Всех шестерых негодяев сразу я поймать не мог, поэтому погнался за Хайми. Он шустро петлял среди развешанного белья, но я все равно его поймал и отвесил знатный пендель. Дружки Хайми окружили Фейгеле и готовы были на нее наброситься. Когда я на них налетел, они перескочили на соседнюю крышу и стали кидаться гудроном оттуда, но с такого расстояния до нас ничего не долетало. Я занялся поисками недостающей туфли Фейгеле. Найти ее не удалось, и тогда я помог Фейгеле зашнуровать ту, что имелась; она выпрямилась и вдруг, прихрамывая, пустилась выделывать по крыше сумасшедшие кульбиты. Я догадался: она старалась для меня. Она ловко бегала у самого карниза и издавала странный звук, похожий на мычание.
— Фейгеле, — урезонивал я, — свалишься.
Но она меня не слушала. Потом она полезла по стремянке, ведущей на пожарную лестницу, и скрылась из виду. Я вернулся к себе.
Когда минут через десять раздался стук в дверь, я подумал, что это Фейгеле хочет нанести мне визит. Надо было пораскинуть мозгами! Фейгеле, конечно, пришла бы по пожарной лестнице. Я как дурак распахнул дверь, собираясь задать собственное представление, но меня грубо схватили за рубашку и втолкнули внутрь. На пороге стоял отец Хайми. Ростом он был всего метра полтора, зато плечи его едва не упирались в дверные косяки, а руки свисали до самых колен — ну вылитый Кинг-Конг. Мне бы кинуться к окну и, по примеру Фейгеле, спастись бегством по пожарной лестнице, но я от ужаса не мог двинуться с места. На Кинг-Конге был фартук, покрытый засохшими пятнами крови; мясник, понял я.
— Ты, — произнес он, ткнув в меня своим заскорузлым пальцем. — Любишь обижать детишек, а?
Тут он заметил валяющиеся на комоде тюбики с краской.
— Мазила.
Он взял тюбик, пару раз подбросил его в руке и сжал. Крышка соскочила, из тюбика зигзагами хлынул синий кобальт и звучно шлепнулся на незастланный пол. Кинг-Конг, казалось, был вне себя от радости, он хватал все новые и новые тюбики. На миг обернувшись, я увидел в окне печальное лицо Фейгеле, а потом Кинг-Конг сжал в руках мой последний тюбик и с диким хохотом стал на меня наступать; у меня, должно быть, случился обморок, потому что дальше я помню только то, как миссис Геллер, склонившись надо мной, шлепает меня по лицу скомканной тряпкой. А ее черные коты пытаются на меня вскарабкаться.
— Глянь, да он синеет. Сынок, очнись!
— Со мной все нормально, — подал я голос, — и прекратите бить меня этой тряпкой, хорошо?
Я согнал с себя котов и поднялся на ноги. Вся комната была заляпана сгустками краски.
— Мне все известно, — сказала миссис Геллер. — Погоди, мы его приструним. Мнит себя здесь хозяином, горилла эдакая. Погоди, вот выставлю его вон. Отправится он прямиком на улицу. И этот Хайми, маленький разбойник, с ним вместе.
— Благодарю, миссис Геллер, я за все вам признателен, но я несколько устал и…
— Понимаю, сынок. Спустись-ка попозже ко мне, угощу тебя супчиком.
Я внимательно осмотрел себя в зеркале, но не нашел ни шишки, ни даже синяка. В окно легонько стукнули. Я открыл окно и выглянул, но никого не увидел. Разве что на пожарной лестнице лежали треснутое голубиное яйцо и подгнившая морковка. Подарки от Фейгеле? Яйцо с морковкой так невыносимо воняли, что хотелось захлопнуть окно, но, чувствуя, что Фейгеле сидит и откуда-то за мной наблюдает, я, мысленно чертыхаясь, забрал трофеи к себе. Завернув морковку и яйцо в какую-то газету, я сунул их в нижний ящик комода.
Наутро я проснулся от ужасающей вони. В комнате пахло хуже, чем в канализации. На пожарной лестнице красовались дюжина голубиных яиц, червивое яблоко и две почерневшие репки.
— Фейгеле, Фейгеле, — закричал я, но никто не отозвался.
Я отправился вниз, к миссис Геллер. Ее черные коты уставились на меня и вознамерились ощетиниться, но я оставил их без внимания.
— Миссис Геллер, — обратился я, — с меня хватит. Подскажите, где живет мама Фейгеле.
Миссис Геллер уставилась на меня, нервно потеребила свою повязку и ответила:
— На втором этаже.
— В каком номере?
— Который… который сразу возле лестницы. Но вы ее там не застанете. Ее дома почти не бывает. Но что случилось, скажите?
— После, — ответил я, — после.
И поспешил на второй этаж. Отыскал ту дверь возле лестницы и постучал в нее кулаком. Дома никого не оказалось. Прождав на лестнице почти час, я вернулся к себе. Заткнув ноздри ватой, я взял ржавую ложку и сгреб эту дюжину яиц, червивое яблоко и две почерневшие репки в бумажный пакет. К пакету прикрепил записку и оставил его под дверью Фейгелевой мамы.