смелее".
- А кто этот Лей? - спросила королева.
- Капитан ирландской гвардии графа, который и сейчас находится при нем. Его
верный пес, - значительно ответил сэр Френсис.
- Черт! - Королева сильным жестким кулаком стукнула по подушке. - Значит, у него
есть уже и войска. Что же вы молчите?
- Ваше величество, - серьезно и даже строго сказал Френсис, не отвечая на вопрос. - Я
клялся перед всевышним на верность моей королеве, и вот я теперь говорю - медлить
нельзя! Медлить нельзя!
Помолчали.
- А этот актер, Шекспир, он знает, зачем ему заказана постановка?
Сэр Френсис добросовестно подумал или, вернее, сделал такой вид.
- Ну а об этом мы можем гадать, ваше величество, - сказал он очень резонно. - Но
скажем так: этот актер - дворянин. Дворянин. Дворянством своим обязан только графу, пишет какие-то довольно ходовые любовные пьесы по итальянскому образцу - все любовь, дуэль - профанам это нравится больше, чем Сенека, и вот он состоит под особым
покровительством Эссекса; падение графа ему очень неприятно. Ну кто же знает, может, они и посвящены в самое главное?
Королева обернулась к Фиттон.
- Вот, это все ваша высокая протекция, - сказала она недовольно.
Тут уж Фиттон по-настоящему удивилась.
Никакого отношения она к устройству придворных праздников не имела. Откуда
королева знает о ее былой близости с Шекспиром? Только видела разве, как они
разговаривали, но если об этом идет разговор, то с их последней встречи прошло уже сто
лет. Она наклонила голову.
- Простите, ваше величество.
Но королева на нее уже и не смотрела. Она только слегка кивнула ей головой. Сказала
резко:
- Представление прекратить! Актеров в тюрьму.
- И графа туда же? - быстро спросил сэр Френсис.
Королева только секунду помедлила с ответом. Но в эту секунду, поглядев на ее
жестко сомкнутые, неподвижные, почти геральдические черты, Фиттон решила: нет, не
помирится. Уже кончено все.
- А Эссекса я трогать не буду. Я вас пошлю к нему, сэр, - неожиданно сказала
королева. - Да, да. Вас, вас! Его друга и постоянного заступника.
- Тут я осмелюсь противоречить вашему величестлу - со скромным достоинством
возразил Френсис, - я никогда не покровительствовал бунтовщикам.
- Вас, вас и пошлю! - не слушая, раздраженно повысила голос королева. - Раньше он
мне не давал покоя из-за вас, теперь вы, сэр, не даете мне покоя из-за него. Вы пойдете к
нему и скажете... - Она все выше и выше поднималась на кровати, голос ее крепчал, - что я
требую! - она ударила молитвенником по подушке, - немедленно прекратить все эти
сборища и не вербовать всякую сволочь. Недоволен он? Так пусть ждет. Когда поостынет
мой гнев, я сама поговорю с ним! Хочу я посмотреть, что он мне тогда ответит?
Она раздраженно отбросила молитвенник и даже не заметила этого.
- Мне можно идти, ваше величество? - спросил сэр Френсис, отступая к дверям.
Королева молчала. Потом сказала:
- Идите, - и махнула рукой.
Он был уже на пороге, когда она окликнула его.
- Стойте! Никуда не идти. Я скажу, когда и что надо будет сделать.
- Слушаюсь, ваше величество, - поклонился сэр Френсис.
И, помолчав, осторожно спросил:
- А что же актеры?
- И актеров не трогать. Я хочу посмотреть, чем все это кончится. Только за этими
двумя, Шекспиром и Бербеджем, установить надзор. Проследить, не будут ли они
встречаться с графом.
Она помолчала и сказала глухо, будто выпалила:
- Идите, сэр!
* * *
Сэр Френсис ушел. Королева поглядела на Фиттон.
- Мэри! - сказала она вдруг надрывно и нежно.
Фиттон подошла к ней быстрыми маленькими шагами, опустилась на колени и, целуя
руки, уткнулась лицом в блестящее шелковое одеяло. Она услышала запах уксуса, потом
каких-то тяжелых, томительных духов, и было такое кратчайшее, но ужасное мгновение, когда ей показалось, что она целует руки покойницы. Везде стоял тонкий, острый,
похожий на аромат гиацинтов, запах гнили.
Королева положила на голову Фиттон сухую, твердую руку и провела по волосам.
- Старая, бесплодная ветвь, - горько сказала она о себе. - Так я и засохну вместе со
своей династией. Все возьмет сын этой распутницы.
Это она говорила о Марии Стюарт и о сыне ее Иакове V, которому она хотела
завещать свой престол. И Фиттон стало ясно: королеве действительно очень плохо, если
она вспоминает о них.
- Ваше величество, - сказала Фиттон растерянно и, плача, стала порывисто целовать ее
руки, - разрешите тогда и мне покинуть эту несчастную землю вместе с моей
повелительницей?
Жесткие сильные руки, с длинными, почти птичьими ногтями поползли по ее голове и
остановились на висках. Королева подняла голову фрейлины и глубоко заглянула в ее
черные, чуть матовые глаза.
- Нет, мой кудрявый мальчик, вы будете жить. Вы узнаете еще много горя и счастья, и
когда ваша старая монархиня отойдет к Господу. . - Мимоходом она все-таки взглянула на
себя в зеркало - эта фигура старой, умирающей королевы, которая гладит по волосам
коленопреклоненную красавицу, была чрезвычайно эффектна, и Мэри сразу же заметила
этот взгляд, оценила положение и приникла к ее коленям.
- Не верьте людям, - сказала королева торжественно и твердо. -Вот, посмотрите на
этого джентльмена. Граф за уши вытащил его из ничтожества, он дарил этому псу земли и
дворцы, это на его деньги он сейчас живет, он ни днем, ни ночью не давал мне покоя, все
время твердя об этом борове (королева, несмотря на свою редкую ученость, любила
крепкие словечки), - а теперь этот ученый муж - самая лучшая голова Англии, так называл
его граф, - сам же его и топит.
Мэри молчала. Она вдруг подумала: нет, Эссекс еще всплывет. И кто знает, как
повернется тогда дело?
На всякий случай она сказала:
- Ваше величество так добры, что и сейчас заступаетесь за виновного.
- Да, да, - сказала королева. - Да, да, вот вам слабое женское сердце. А находятся же
люди, которые говорят, что их королева никогда не знала любви. Как это написал твой
Шекспир?
Леди Фиттон подняла голову, лицо ее пылало, а по щекам текли слезы. Грудным,
гибким голосом, который казался таким же матовым и смуглым, как ее кожа, она прочла: Клятвою своею
Сокровище лишает целый свет.
Измученная пыткою голодной,
Для мира сгинет красота бесплодной
И красоты лишит грядущие века!
Да! Хороша она и высока,
Высоко-хороша! Святыни, поклоненья
Достойная! Увы! На горе и мученье
Она дала обет ни разу не любить.
- Нет, к сожалению, не так, - сказала королева, - не так, не так, не так. Я женщина, и я
люблю. А он торгует моей любовью и моим престолом. Он сносится с сыном распутной
мужеубийцы и хочет при моей жизни отдать ему престол, а меня придушить, как крысу в
подполье. Как этого Ричарда, пьесу про которого ставит твой негодяй комедиант.
Она действительно походила на летучую мышь, в своих длинных черных одеждах.
Глаза ее были печальны. "Сейчас самый раз", - подумала Фиттон и вынула письмо.
- Ваше величество, есть люди, которые ставят вашу красоту превыше всего.
Разрешите мне прочесть.
- Дитя, дитя, - сказала королева, снисходительно улыбаясь. - Что вы в этом понимаете?
Я так его любила, а теперь он... Ах, как же он будет каяться и плакать, каяться и плакать, -