Совещались.
Словно угроза чёрной оспы нависла над городом. В пижаме и ночном колпаке привезли академика Збарского.
Совещались.
Генеральный секретарь плакал как ребёнок, размазывая краску с бровей. Плакали все. Никто не знал, что делать. Подсказать было некому. До начала работы мавзолея оставалось около полусуток.
— Так быстро реконструировать невозможно... — сказал оправившийся от приступа ужаса Збарский. — Если постараться... месяцев за шесть... сможем!
— Полгода! — застонало Политбюро.
Гениальное всегда просто.
— Знаете ли что, — сказал Генеральный секретарь. — Актёра положим на время.
— Ура! — закричали в интимном кругу.
— Привезти актёра Роберта Кривокорытова! — распорядился Начальнил искусств.
Через полчаса актёра доставили, - дрожащего, с подтёком под глазом.
— Фингал откудова? — раздражённо спросили допущенные к тайне.
— Сопротивлялся гражданин! — чеканил агент. — Кричал, что не имеем права.
— Чёрт вас дери! Чисто ни одного задания выполнить не можете! — кричал Начальник искусств. — Загримировать Кривокорытова!
Актёр что-то бормотал и вырывался. Его почти унесли и... ввели вскоре пожилого и растерянного Ильича.
— Годится! — сказали все.
— Роберт! — мягко, по-отечески начал Генеральный Секретарь, взяв из рук референта текст речи. — Вам выпала трудная, ответственная, но почётная, благородная задача. Дело в том, что тело Ильича взято... так сказать, на реставрацию... Но было бы неудобно и политически неверно прекратить доступ в мавзолей. Это прекрасная почва для слухов и враждебных домыслов...
«Неужто спёрли Кузмича? — нервно подумал Кривокорытов. — Не может быть».
— ...Так вот, Роберт, вам придётся полежать вместо праха. Справитесь ли? Сумеете ли воссоздать образ вечно живого Ильича, но вместе с тем и как бы неживого, то есть он, конечно, вечно живой, но в мавзолее он не совсем живой вечно живой, не так ли? На время работы переведём Вас на кремлёвское снабжение.
— Нужно подумать, — сказал Кривокорытов и решил про себя: «Ясное дело, спёрли».
— Да, системе Станиславского предстоит трудная проверка, но она выдержит, я уверен! Константин Сергеевич требовал, чтобы на сцене... всё было, как в жизни... Но мавзолей лишь в определённом смысле сцена... мне предстоит создать не совсем живой образ неживого... то есть, я хотел сказать, неживой образ вечно живого... или, точнее, живой образ не вечно... простите... вечно неживого!
Кривокорытов запутался и вспотел. На него в упор смотрели Начальники искусства и безопасности.
— Ну вот и прекрасно! — облегчённо закончил Генеральный секретарь и кивнул Начальнику безопасности:
— Отберите у товарища актёра подписку о не выезде, подписку о неразглашении, - и пусть обживает рабочее место...
Стояла чудная зимняя ночь. Около Спасской сопровождающие Кривокорытова лица отперли дверцу в стене и долго спускались вниз по мраморной лестнице. Затем шли по узкому коридору под площадью и вновь начали подниматся. Ярко освящённая крышка люка поблескивала надписью «Запасной выход». Офицер открыл её, и группа вылезла в мавзолее.
Суетились рабочие, откинув кузов саркофага, - проводили трубы микроклимата.
— Здесь, товарищ Кривокорытов! — рапортовал офицер охраны. Актёр оглянулся. Тошнотворный приступ тоски морозил душу. «Боги, боги искусства, зачем вы покинули меня! Неужели лежать в гробу по системе Станиславского?» — внутренне стонал актёр.
И лёг репетировать.
Он сосредоточился, положил руки: левую - плашмя на грудь, правую - чуть сжав в кулак. Скорбно расслабил веки.
— Великолепно! — раздался по радио, спрятанному под подушкой, голос Начальника искусств. — Но уж слишком живой. Нельзя ли немножко умереть?
Приказывал Начальник.
Кривокорытов подчинился.
— Так держать!
Доступ в мавзолей начался в 11 утра.
В интимном кругу обсуждали, что делать.
— Не лучшая находка, этот Кривокорытов.
— Идея! — воскликнул Начальник искусств, бешено вращая глазами. Столпившись, выслушали проект. Смеялись и гладили себя по животам.
* * *
Ваня Чмотанов сошёл в тихом Голоколамске. Душа его наслаждалась прекрасным зимним днём и покоем провинции.