1 Ефрем Сирин, авва Дорофей. Поучения. Л. 54-54об.2 Там же. Л. 32. Ср. описание действий гордынного человека: «...совершение отдавает себе последовати своемоу хотению, и своемоу помыслу, и прочее якоже хощет враг, падение творит ему» (Там же. Л. 54об-55). Примечательно, что Иван Неронов называл авву Дорофея «учитель смиренномудрия». (Материалы для истории раскола за первое время его существования, издаваемые братством св. Петра митрополита, под ред. Н. Субботина. Т. I. М., 1875. С. 75).3 Псковская летописная повесть о Смутном времени. С. 596. Ср. также: Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский... С. 353.4 Повесть временных лет // ПЛДР. XI - нач. XII в. М., 1978. С. 210. Об этом летописном фрагменте см. также: Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Князь Святослав и царь Иезекия: (К интерпретации статей «Повести временных лет» под 1075 и 1076 гг.) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2008. № 2. С. 6-12.5 «Еретический» обычай сбривания бороды (как изменение Богом данного образа) традиционно осуждался Церковью в средневековой Руси; «сакрализация» бороды - известный феномен древнерусской культуры (см., например: Буслаев Ф.И. Древнерусская борода // Буслаев Ф.И. Сочинения. Т. 2: Сочинения по археологии и истории искусства: Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1910; Успенский Б.А. Царь и патриарх. С. 18 (примеч.); Живов В.М. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. М., 2004. С. 22, 39).6 «Превознесеся мыслию своею... прелщен бысть от диавола» (см.: «Летописная книга» // ПЛДР. Кон. XVI - нач. XVII в. С. 362). Споры об атрибуции памятника, приписывавшегося И. Катыреву-Ростовскому, С.И. Шаховскому, ведутся с XIX в. (см., например: Кукушкина М.В. Семен Шаховской - автор Повести о Смуте // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Архитектура: Ежегодник. 1974. М., 1975. С. 75-78; СККДР. Вып. 3, ч. 3. С. 55-59; Вып. 3, ч. 4. С. 275-286 (там же см. обзор литературы по проблеме).7 См., например, рассказ о Борисе в «Историческом повествовании» Элиаса Геркмана: правитель обвиняется в «самодовольстве» и величании, в том, что его дела не были угодны Богу, из-за чего ни одно из них не было завершено (Хроники Смутного времени. С. 218). Конрад Буссов создал объяснительную модель, очень сходную с логикой повествования Авраамия Палицына. Годунов обвиняется в гордыне, которая вызывала к жизни все новые кары от Всевышнего, в результате чего причиной Смуты оказывается «ослепление» вознесшегося правителя: «Но, сказать по правде, это (явление Лжедмитрия. - Д. А.) была кара Божия, для того, чтобы Борис узнал, что никакая премудрость не устоит против Господа Бога и что Бог может обратить в глупость лукавый ум. Борис полагал, что он достиг царства своей хитростью, без помощи Божией, и поэтому должен был узнать, что его хитрые уловки не помогут ему перед Господом Богом, и хотя все его начинания были разумными, ни одно из них не кончилось добром»; «И все-таки Борис был так неисправим и так ослеплен, что столь многие тяжкие бедствия (голод и массовая смерть людей в Москве. - Д. А.) не заставили его смириться, и он все еще думал отвратить эту напасть богатой казной»; «Такой чрезмерной гордыней Борис не мог не навлечь на себя еще большего гнева Божия, и вслед за дороговизной и мором пришел и меч» и т. д. (Там же. С. 34-37).8 См., например: Шалак М.Е. Русская Смута... С. 16.
"Неграмотный царь" - природа топосного утверждения
В «Истории» Палицына и иных памятниках Смутного времени встречается весьма характерное обвинение Годунова в «невежестве» («Но аще и разумен бысть Борис в царских правлениих, но Писания Божественаго не навык и того ради в братолюбствии блазнен бываше». Сказание, 101; «первый таков царь не книгочий нам бысть», «якоже ни простым буквам навычен бе». Временник, 56, 67). Подобные утверждения воспринимались буквально рядом исследователей, провоцируя некоторых на «спор» со средневековыми книжниками (доказывалось, что Борис владел письмом)1. Очевидно, однако, что речь идет не о безграмотности как таковой, но о незнании Священного Писания и Предания. Во «Временнике» Ивана Тимофеева встречаются типичные обвинения царя: дьяк упрекает Годунова в том, что он позволил льстить себе, умолять о восшествии на престол и, более того, поддался этой лести, «о таковых бо сама истина рече "горе, егда возглаголют о вас человецы добре и блажащей вас летят вы" и прочая». Тимофеев цитирует Евангелие, слова Христа о гордыне. Действия Годунова и здесь диктуются первогрехом, но он не может понять этого, потому что «не навык» чтения Боговдохновенных книг: «Он же презре словес силу, глаголемых Богом, ли не разуме, отнюдь бо бе сим не искусен сы, рождения бо до конца буквеных стезь ученми не стрывая. И чюдо, яко первый таков царь не книгочий нам бысть» (Временник, 56). В рамках объяснительной системы Палицына подобный упрек, в свою очередь, оказывается очень важным.Незнание священных книг делает человека беспомощным перед сатаной, борющимся за каждую душу. Не понимая причину происходящего, невозможно исправить настоящие и предотвратить будущие беды; не представляя сущность гордыни, невозможно побороть отравляющий все дела и поступки первогрех и спастись. Утверждая, что Годунов «Писания Божественаго не навык и того ради в братолюбствии блазнен бываше», Палицын обвинял Бориса в незнании евангельского завета любви к ближнему - важнейшей христианской заповеди (Мф. 20: 40), не раз повторенной в сочинениях Отцов Церкви2. «Не навыкнув» Писания, Годунов плохо представлял, как необходимо воплощать этот принцип в жизнь.«Безграмотность», приписываемая Годунову, имела и иные смысловые нагрузки в древнерусской культуре: дело не только в плохом знании Писания, но и в роли грамотности как таковой. Ее значение раскрывается в известном памятнике, который специально описывал А.Л. Юрганов: «В "Написании о грамоте" задается главный вопрос: "Что есть грамота и что ея строение?" Ответ поразителен. Грамота... создана была "ради вины" человека». Только после грехопадения, когда люди лишились возможности «явственно видеть» Бога, стала необходима эта, единственная теперь связь с Господом через Его заповеди и церковные правила. Через грамоту постигается Бог и Его воля, а этим в свою очередь человек спасается от сатаны: «тоя ради вина грамота состроена, да искуснее будут человецы, и не удаляются от Бога»3. Совращенный бесом инок Киево-Печерского монастыря после спасения братией от власти нечистого духа обнаружил, что он забыл грамоту: «иже преже умеяше изусть жидовскыя книгы, ныне же ни единого слова не свесть, испроста рещи, ни азбукы знаяше; сии же преблажении отци едва научиша и грамоте»4. Грамота препятствует отпадению человека от Бога, в то время как именно в этом - суть греха гордыни5.В конце XVII в. Дмитрий Ростовский высказывал традиционную мысль: «Брань житие наше, а брань к началом и властем, к миродержителем тмы века сего, к духам злобы поднебесным» (Еф. 6: 12), убить беса гордыни «магнитом смирения» - основа духовной борьбы; человек, не знающий ее правила, попадает под власть сатаны6. В отличие от «неграмотного» человека сам нечистый прекрасно знает Священное Писание, используя это знание для своих целей: дьявол и «книгами горд есть»7. Спасение немыслимо без того, чтобы вооружаться Писанием на борьбу с духом-искусителем, неграмотный же не отличает бесовского наваждения от Божьего промысла. Именно поэтому грамота может прямо называться в древнерусских источниках самовластием - «вольным разлучением» добра от зла8.Идеи, непосредственно связанные с представлением о гордыне, определяют описания Палицына: из-за своего «невежества» Годунов оказался незащищен от искушений нечистого. «Книгочий» здесь - отнюдь не образованный человек, стремящийся к внешнему знанию (что, как известно, могло восприниматься как грех9), но тот, кто вооружен словом Господнем на борьбу с сатаной. Именно этого, по словам книжника, не хватало Борису, и именно это определило тщету последующих усилий царя, пораженного первогрехом10.
1 «Царь Борис, которого современники обвиняли в незнании Священного Писания и даже безграмотности, многое сделал для развития просвещения в России, - писала В.И. Охотникова, - многие отмечали его ум и восхищались его даром красноречия. Упреки в безграмотности Бориса несправедливы, сохранились грамоты, подписанные его рукой» (см.: Охотникова В.И. Комментарии к «Временнику» И. Тимофеева // ПЛДР. Кон. XVI - нач. XVII в. С. 581. Ср.: Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 190; Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 10; Державина О.А. Исторический и географический комментарий... С. 479). П.М. Строев считал подобные сообщения свидетельством подлинной необразованности Бориса и «всех русских бояр» (см.: Васенко П.Г. Дьяк Иван Тимофеев. С. 3-4).2 «Да любяи Бога, любит и брата своего. И паки Господь глаголет, в сею двою заповедию весь закон и пророцы висят» (Ефрем Сирин, авва Дорофей. Поучения. Л. 260об.)3 Юрганов А.Л. Категории... С. 251-252.4 Древнерусские патерики. С. 38.5 См., например: Изборник 1076 г. / Подг.: B.C. Голышенко, В.Ф. Дубровина, В.Г. Демьянов, Г.Ф. Нефедов. М., 1965. С. 375 (Л. 177).6 Дмитрий Ростовский. Руно орошенное. Чернигов, 1683. Л. 23об.7 Молдован A.M. Житие Андрея Юродивого в славянской письменности. М., 2000. С. 294.8 Написание о грамоте. Цит. по: Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. С. 149.9 См., например: Сочинения Аввакума (Из «Книги бесед» // ПЛДР. XVII в. Кн. 2. С. 420); «Писаньице» Аввакума Ф.М. Ртищеву (Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы // ТОДРЛ. Т. 28. Л., 1974. С. 388-389). Ср.: Юхименко Е.М. Невежество и премудрость в интерпретации Выговских писателей-старообрядцев // ТОДРЛ. Т. 55. СПб., 2004. С. 508-516. Иван Тимофеев писал о самомудрых «гордоусцах», уповающих на себя, а не на Бога: им уготована злая кончина по праведному Божьему суду (см.: Временник, 105).10 Ср. близкий вывод об образе Годунова во «Временнике» Тимофеева у М. Свободы (Свобода М. Образ царя во «Временнике» Ивана Тимофеева // ТОДРЛ. Т. 52. СПб., 2001. С. 399).
Идеи общественной ответственности и воздаяния за грехи
В описаниях Палицына (а также ряда иных книжников начала XVII в.) именно гордыня Бориса легла в основу будущих бедствий: несмотря на массу иных прегрешений общества, главной причиной казней Господних стало возведение на престол неправедного правителя. Идея ответственности «всей земли» за грехи государя хорошо известна: она восходит к Священному Писанию и достаточно часто повторяется в древнерусских памятниках1. Символичным началом воздаяния, началом Смуты стало в «Истории» избрание «ненавыкшего в Писании» царя. Примечательно, что в 1598-1605 гг. во многих источниках фиксируются свидетельства об угрожающих знамениях: по подсчету Б.В. Кузнецова, приблизительно 40 из 80 описанных за все Смутное время приходится на этот период2. Правление Годунова оказывалось прологом грядущих бедствий не только в «ретроспективных» источниках. Смерть Бориса описана Палицыным весьма символично: «Царь же Борис, аще и не от него убиен бысть, но во время неправдою замышленного состава Григориева скорою смертью посечен бысть» (Сказание, 111). «Скорая смерть» - топосное определение гибели грешника, посылаемой Богом в наказание. Во многих памятниках идея получила яркое выражение: утверждалось, что смерть Годунова стала следствием Божьего гнева, ниспосланного свыше ужаса перед самозванцем, что царь в отчаянии покончил с собой, совершив смертный грех самоубийства3. В «Ином сказании» приведен рассказ о странном действии яда на тело Бориса: «...скончася горкою и нужною смертию, яко и образу его изменитися от изломания и всему телу во уголь почерневшу и виду его...»4. В.И. Ульяновский предполагает в этом описании отражение реального действия яда на труп5, однако почернение тела грешника, умершего «горкою и нужною смертию», могло служить значимым элементом осуждения в средневековой книжности (см. экскурс III). В грамотах апреля-мая 1598 г. о смерти Бориса и воцарении Федора, Марии и Ксении Годуновых смерть государя была представлена канонично: «отходя от сего света при нас, богомольцех своих», Борис Федорович принял постриг и завещал престол сыну6. Палицын дал совершенно иное объяснение жизни и смерти «вознесшегося» боярина.Рассказ «Истории» о конце правления Годунова и о появлении самозванца характерен для памятников, созданных после 1606 г.: пришествие Лжедмитрия связано здесь с гордынными замыслами Бориса, каждый из которых был разрушен Богом. Демоническая фигура расстриги появилась из-за тщетных попыток Годунова укрепиться на престоле: «Не попусти убо содержай словом никого же от тех, их же стрегийся царь Борис. И не въста никто на него от велмож, их же роды погуби, ни от царей странских. Но кого попусти? Смеху достойно сказание, плача же велико дело бысть»7 (Сказание, 110).В соответствии с логикой Палицына после смерти Годунова общество не покаялось в грехах, и правление «грешника» сменилось правлением «посланника сатаны» (Лжедмитрия). Один из самых необычных периодов Смуты в свою очередь послужил основой весьма необычных описаний.
1 См.: Дьяконов М.А. Власть московских государей. СПб., 1889. С. 93; Шапошник В.В. Церковно-государственные отношения в России в 30-80-е годы XVI века. СПб., 2006. С. 441. См. также ниже.2 См.: Кузнецов Б.В. События Смуты в массовых представлениях современников: (Видения и знамения, их значение в этот период): Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1997. С. 9.3 Об описаниях смерти Годунова в сочинениях иностранцев и русских книжников см.: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 83-89,92-95,421. Автор «Хронографа Погодина» указывал, что мысль о самоубийстве Годунову вложил сатана; в большинстве описаний речь при этом идет о том, что самоубийство царя стало результатом Высшего промысла. Ср. в «Сказании о самозванце»: «...и вложи ему Бог в сердце страх от того еретика Отрепьева, и в том страсе Божьем предаша сам себя вборзе смерти» (РИБ. Т. 13. Стб. 1420).4 РИБ. Т. 13. Стб. 39.5 См.: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 97.6 См.: ААЭ. Т. 2. С. 86-88. Приводить людей ко кресту следовало всем Годуновым - Марье Григорьевне, Федору и Ксении (см. также: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 45-46).7 Ср.: Словеса, 436, Временник, 72; и др. Фраза имеет топосную природу; ср., например, в «Истории о великом князе Московском»: «О смеху достойное паче же беду исполненное усуждение прелщеннаго от ласкателей царя» (БЛДР. Т. И. С. 400).
Борьба мифов
Вторжение в страну поддержанного поляками «сына Ивана Грозного» привело к возникновению уникальной для Московской Руси ситуации: власть, задолго до этого утратившая прежний статус, вступила в период резкого кризиса, впервые разделившего страну на враждующие лагеря. Количество последних умножалось с течением времени. Начиная с Отрепьева, каждый самозванец создавал свою историю «чудесного спасения», выстраивая мифическую биографию покойного Дмитрия Ивановича, в то время как официальные грамоты и многочисленные сказания о Смуте отражали представления тех, кто не верил подобным претендентам. Появление Отрепьева в России в 1604 г. немедленно спровоцировало столкновение и борьбу принципиально разных мифов. Проблема, имеющая немаловажное значение для понимания специфики периода, традиционно изучалась односторонне: стремление установить личность Лжедмитрия актуализировало критическое изучение созданной им «автобиографии», но комплекс идей противников самозванца до последнего времени не становился предметом специальной реконструкции1. В то же время суть произошедшего кризиса заключалась прежде всего в том, как представляли происходившее люди, разделившиеся на противоборствующие лагеря, и в том, каким образом утверждались позиции обеих сторон, сражавшихся не только (а порой не столько) оружием, сколько словом - за умы.Борьба мифов началась в 1604 г. при Годунове, причем обе стороны (московская власть и самозванец) использовали в качестве аргументов идеи, традиционные для культуры. В посланиях из Москвы Речь Посполитую пытались убедить в том, что новоявленный царевич - монах-расстрига, чернокнижник и еретик, истинный же Дмитрий Иванович «поколол сам себя» в Угличе2. Те же идеи утверждались в иных зарубежных посланиях. В свою очередь, сторонникам Лжедмитрия необходимо было доказать людям, что за царские регалии воюет чудом спасшийся наследник, представитель прежней династии, - это давало неоспоримые права на московский трон, занятый «холопом». В грамотах, рассылавшихся из лагеря Отрепьева, особо утверждалось, что на престол своих прародителей идет прирожденный государь3. Необходимость покорности истинному царю подтверждалась не только традицией престолонаследования и богоизбранностью династии, но и крестным целованием, приносившимся государю и его потомкам: этот вопрос специально оговаривался в грамотах Лжедмитрия до и после его воцарения - «и вы б наше прирожение попомнили православную християньскую истинную веру и крестное целование, на чем есте крест целовали отцу нашему»4. Одновременно для нейтрализации обвинений своих противников в том, что «воскресший царевич» на самом деле расстрига и еретик Юшка Отрепьев (в монашестве Григорий), Лжедмитрий представил миру «истинного» Отрепьева - чернокнижника и еретика, не имевшего к нему никакого отношения5.На защиту московского государя встали патриарх и российское священство. На Лжедмитрия была наложена анафема, грамоты, рассылавшиеся по городам, описывали смерть царевича Димитрия в Угличе, предписывали молиться за законного помазанника и проклинать вора и расстригу6. Убеждая людей, что в стране объявился не царевич, но самозванец, причем бывший монах и отступник, намеревающийся установить в России костелы «латынские и люторские», сторонники Годунова призывали помнить крестоцелование, принесенное Борису и его детям7 (соответственно после смерти Бориса - оставаться верными Федору, хотя последний не просто наследовал трон, но оказывался вновь избран8). Представления о святости присяги играли ключевую роль с обеих сторон; оставалось только понять, какая клятва благая и какая «злая», а это, в свою очередь, зависело от того, чье объяснение одержит верх. Сторонникам Годунова необходимо было найти аргументы, разрушающие чужой миф и подтверждающие истинность своего.Найденные доказательства относились прежде всего к биографии самозванца. В памятниках, рассылаемых сторонниками московской власти во время войны с Лжедмитрием и после его свержения («бегства» по версии сторонников Лжедмитрия II), утверждалось, что «сын Грозного» на самом деле монах, поправший свой сан. Расстрига - одно из самых распространенных наименований Отрепьева в источниках Смуты. Этот «штрих биографии» представлял собой мощное оружие: в соответствии с каноническими правилами расстригшийся чернец - еретик, подлежащий проклятию. Столетием раньше Иосиф Волоцкий специально напоминал, что по правилам Халкидонского собора подобного еретика нельзя впускать в церковь, с ним нельзя есть и пить9; Иван Тимофеев включил во «Временник» распространенную в книжности «притчу» о расстригшемся чернеце, который принял мучительную смерть, послужившую прообразом его будущих страданий в аду. В рассылавшихся грамотах Отрепьев назывался чернокнижником, вступившим в сговор с сатаной. Параллельно с обличениями самозванца утверждалась биография истинного царевича: в патриаршей грамоте в Сольвычегодск (14 января 1605 г.) о молебстве по случаю войны с Отрепьевым подчеркивалось, что сын Ивана погиб в Угличе и не может воскреснуть до Страшного суда10. Подобная аргументация утверждала греховность веры в «воскресшего» наследника, фактически приравнивая сторонников самозванца к еретикам. Наконец, в ряде памятников специально утверждалось, что Дмитрий Углицкий был незаконнорожденным сыном Грозного от седьмой жены и не имел бы прав на престол, даже если бы воскрес из мертвых11.Замечательно, что Лжедмитрий также обвинял Годунова в греховном переиначивании своей биографии: в послании Борису самозванец утверждал, что правитель виновен не только в попытке умертвить законного наследника в детстве, но и в оклеветании его перед Федором Ивановичем. В результате навета царь поверил, что его брат является самоубийцей, которого нельзя хоронить в Архангельском соборе12.Во время войны с самозванцем Годунов делал богатые вклады, ответом на которые становились молитвы за царя; специальная молитва за правителя была разослана по городам, сам Борис совершил паломничество. Наконец, по ряду свидетельств, царевичу Димитрию при Годунове начали петь вечную память в московском Успенском патриаршем соборе, что не соответствовало утверждениям о греховном самоубийстве сына Грозного, но могло способствовать утверждению мысли о его кончине13. Со смертью Бориса в 1605 г. ситуация усложнилась: необходимо стало убеждать людей в покорности сыну правителя, легитимность которого доказывалась не только прежней присягой, но и новым «всенародным избранием». В крестоцеловальную запись Федора Годунова было включено обещание не служить вору, который назвался Дмитрием Углицким14. Однако наступление «истинного царя» остановить не удалось. После занятия Отрепьевым Москвы миф о спасенном государе восторжествовал на год, при этом в грамотах Лжедмитрия подданным даровалось прощение за грех, который традиционно признавался губящим душу человека: нарушение крестоцелования государю (и службу холопу-царе-убийце)15.После свержения «сына Грозного» в 1606 г. прежняя борьба разгорелась с новой силой. В массе правительственных грамот (известительной от июня 1606 г. и др.) вновь описывалась история бегства Отрепьева из России в Польшу, а кроме того, приводились новые документы, относившиеся к периоду царствования самозванца и свидетельствовавшие о его намерениях привести Россию в католичество, перебить бояр, отдать земли во владение Марине Мнишек и т. п. (использовалась переписка Отрепьева, показания Бучинских и другие документы). По городам было разослано отречение Марии Нагой от «сына», признанного ею из страха. Мощи Димитрия Углицкого перенесли в столицу, а Церковь канонизировала царевича как страстотерпца - версия самоубийства оказалась отметена, убийцей наследника был признан Борис. С 1606 г. поддержка любого «Дмитрия» оказывалась равносильной отвержению Церкви. В то же время власть «цареубийцы»-Бориса была представлена законной: мощи Годуновых перенесли при Шуйском в Троице-Сергиеву лавру, и семью начали поминать в числе погибших правителей16. В Москве людям было даровано прощение за нарушение присяги и убийство Годуновых. Этот акт приобрел форму церковного покаяния: разрешительная грамота Иова начала 1607 г. стала ответом на покаянную челобитную от народа и была подписана после поста и совместного служения двух патриархов17. В свою очередь, тушинский лагерь второго самозванца решил возникшую проблему «назначением» собственного патриарха (им стал, как известно, постриженный Годуновым Филарет (Федор) Романов) и созданием «альтернативной» Церкви, поддерживавшей «истинного» государя. Из лагеря второго самозванца расходились грамоты, повторявшие аргументацию первого18.С 1604 г. миф о спасшемся правителе стал весьма популярным и действенным оружием. Династический кризис породил эпидемию самозванничества, не ограничившуюся Смутным временем, но постоянно вспыхивавшую на протяжении трех будущих столетий. Легенда о «спасенном царе» могла использоваться при этом в рамках межгосударственных отношений. Поддержавший первого самозванца Сигизмунд III Ваза уже вскоре после коронации Лжедмитрия пытался сдержать амбиции московского «императора» известием о том, что Борис Годунов не был убит: узнав об опасности от волхвов, он в тайне инсценировал свою смерть и, положив в гроб тело другого человека, бежал в Англию19.Рассматриваемые нами источники в окончательном виде сложились после смерти Лжедмитриев I и II, однако описание происходившего в 1604-1606 гг. по остроте и силе убеждения не уступает здесь документам предшествующих лет. Примечательно в то же время, что образ самозванца существенно отличается в поздних текстах от образа, созданного в грамотах 1604-1606 гг.Обличения Отрепьева получили интересное развитие в начале XVII в. На первом этапе, в период борьбы Лжедмитрия за престол, его представляли как вора и еретика, расстригу и чернокнижника20; после свержения ложного наследника обличительная аргументация оказалась развернута за счет документов периода его царствования, рассказов о замыслах против Церкви и москвичей, отречения Марии Нагой и т. д. Наконец, на «третьем» этапе авторы публицистических памятников представили новое глубокое осмысление царствования самозванца. Сказанное в полной мере относится к «Истории» Палицына, где содержится интересное объяснение событий, связанных с правлением Отрепьева. Характерно, что аргументация келаря вобрала в себя основные идеи, проводившиеся в 1604-1605 и в 1606 гг., однако эти мысли воплотились в совершенно новую форму, объединившись с иными, не менее важными мифологемами средневековой Руси.