1 Две редакции Утвержденной грамоты сохранились в ряде списков: ранняя - в списках Навроцкого и Малиновского, поздняя - в Соловецком, Строгановском, Плещеевском, Толстовском списках (см.: Мордовина С.П. К истории Утвержденной грамоты 1598 г. // Археографический ежегодник за 1968 год. М., 1970. С. 127-141; Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 103-105; Павлов А.П. Соборная Утвержденная грамота об избрании Бориса Годунова на престол // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978. Т. 10. С. 206-225; Зимин А.А. В канун грозных потрясений. С. 227-228; СККДР. Вып. 2, ч. 1. Л., 1988. С. 166-169; Шмыкова М.Л. Избирательная кампания 1598 года и обоснование прав Бориса Годунова на престол // Вестник Удмуртского государственного университета. 2005. С. 136-146. Сер. История).2 Идея Л.В. Черепнина об избрании на царство Федора Ивановича и существовании Утвержденной грамоты 1584 г. основана на сообщениях источников о соборе, проходившем в Москве после смерти Ивана Грозного, однако предположение о том, что целью собора было избрание на царство законного наследника - гипотеза, не находящая серьезных обоснований (см.: Черепнин Л.В. Земские соборы... С. 126-131. Критику гипотезы Черепнина см., например: Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 2002. С. 2002). О 14-м апостольском правиле и «умолении» епископов см.: Успенский Б.А. Царь и патриарх. С. 64-66.3 ААЭ. Т. 2. С. 14. Ср., например, в «Повести о житии царя Федора Ивановича»: БЛДР. Т. 14. С. 86.4 ААЭ. Т. 2. С. 16.5 Ср. то же у Конрада Буссова: Устрялов Н.Г. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Ч. 1. С. 8.6 ААЭ. Т. 2. С. 14.7 Идея неизменно повторяется в памятниках, описывающих «истинное» избрание царя (Годунова, Шуйского, Романова). Л.В. Черепнин выделял это представление в Новом летописце (Черепнин Л.В. «Смута» в историографии XVII в. С. 83).8 Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. М., 1788. С. 38-39.9 Успенский Б.А. Царь и патриарх. С. 139 (примеч.). См. также: ААЭ. Т. 2. С. 16.10 БЛДР. Т. 10. С. 558. В «Чаше» Ивана IV подобных фраз нет (Там же. С. 556); ряд из них применялся к царям в памятниках, созданных в Московском царстве («Богодарованный», «Боговенчанный» - см., например, в «Степенной книге»: БЛДР. Т. 12. СПб., 2003. С. 516), однако добавление фразы «Богом избранного» создавало принципиально новое смысловое поле.11 Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. С. 87, 101-102.12 Там же. С. 51.13 Там же. С. 58-59. Ср. в «Повести о житии царя Федора Ивановича» патриарха Иова: цепь, «еяже ношаше в почесть великого своего самодержавъного царьствия», Федор «возлагает ны выю достохвалному своему воеводе Борису Федоровичю, достойную честь победе его воздавая и сим паки на нем прообразуя царского своего достояния по себе восприятия и всего превеликого царьствия Русийскаго скифетродержателства правление, еже последи Божиим смотрением не по мнозех летех царьское его на сем пророчество совершися» (БЛДР. Т. 14. С. 86).14 См., например, грамоты патриарха Иова о восшествии Годунова на престол: ААЭ. Т. 2. С. 144-151; СГГД. Т. 2. С. 1-6; РГАДА. Ф. 156. №76.15 ААЭ. Т. 2. С. 25-28.16 Там же. С. 19-20, 24-25. Изменения в рассказе о февральском Соборе отмечала С.П. Мордовина (Мордовина С.П. Указ. соч. С. 130-140).17 ААЭ. Т. 2. С. 36.18 Там же. С. 21, 32.19 Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. С. 44,52; ААЭ. Т. 2. С. 22; СГГД. Т. 1. С. 622, 623.20 СГГД. Т. 2. С. 303-304; ср.: ААЭ. Т. 2. С. 101,105. Ср., например: Писание о преставлении и о погребении... С. 13421 См., например, Чин венчания Ивана Грозного (ДАИ. Т. 1. СПб., 1846. С. 43-44), Дмитрия-внука (L'idea di Roma a Mosca: secoli XV-XVI. Fonti per la storia del pensiero sociale Russo / Идея Рима в Москве ХV-ХVІ века: Источники по истории русской общественной мысли / Отв. ред. П. Каталоно, В.Т. Пашуто. Roma, 1993. С. 68).22 ААЭ. Т. 2. С. 105. Примечательно, что в Чине венчания Михаила Романова подобные формулировки были опущены (СГГД. Т. 3. С. 70-87).23 Включенное в Утвержденные грамоты 1598 г. проклятье входит в крестоцеловальную запись Федора Борисовича, а в Утвержденной грамоте Романова приобретает особенно яркую форму: не признающий власть избранного государя извергается из чина, «и от церкви Божии отлучен и святых христовых тайн приобщения, якораскольник Церкви Божия и всего православного християнства мятежник, и разоритель закону Божию, а по царским законам месть воспримет, и нашего смирения и всего освященнаго собору не буди на нем благословение отныне и до века, понеже не восхоте благословения и соборнаго уложения нослушати и удалится от него и облечется в клятву» (СГГД. Т. 1.С. 635).24 СГГД. Т. 2. С. 301.25 ААЭ. Т. 2. С. 101.26 Сб. РИО. Т. 137. С. 196-197.27 РИБ. Т. 13. Стб. 832-833.28 Л.Е. Морозова охарактеризовала повторившиеся события 1598 и 1613 гг. как «сложную и растянутую во времени процедуру возведения на престол», разработанную на рубеже ХVІ-ХVІІ вв. (Морозова Л.Е. Монастырь как место наречения на царство выборных царей в России конца XVI - начала XVII века // Церковь в истории России. Сб. 1. М., 1997. С. 149).29 См., например: Морозова Л.Е. Россия на пути из Смуты: Избрание на царство Михаила Федоровича. М., 2005. Приложения. С. 289-357, особенно: 310, 315, 319, 330-333, 346, 353 и др.30 В Утвержденной грамоте 1613 г. Борис Годунов упоминается в «завещании» Федора на третьем месте, после Ф.Н. Романова и патриарха Иова. Годунов и Шуйский рассматриваются в документах, созданных в начале правления первого Романова как законные правители, однако прямая связь выстраивается между Федором Ивановичем и Михаилом Федоровичем. См. также: Тарабарина Ю.В. Чин воцарения Михаила Федоровича как часть символической программы утверждения династия Романовых // Проблемы изучения памятников духовной и материальной культуры: Материалы науч. конф. 2000. Вып.4. М., 2002. С. 10-14.31 В документах, созданных зимой-весной 1613 г. Годунов и Шуйский не подвергались осуждению, однако в отписке костромских послов о согласии Михаила взойти на престол избрание Романова характерно противопоставляется избраниям царей в 1598 и 1606 гг.: «А прежние государи, царь Борис сел на государство своим хотением, изведтчи государской корень, царевича Дмитрея. А царя Василия выбрали на государство немногие люди...» (Морозова Л.Е. Россия на пути из Смуты... Приложения. С. 333).32 См.: Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михала Федоровича Романова // ЧОИДР. Кн. 3. Отд. 1. М., 1906. С. 56-59. Как отмечал Д.В. Цветаев, примирить современников с самой идеей избрания государя могли лишь представление о родстве претендента с прежней династией и мысль о том, что избрание являлось «ни чем иным, как способом проявления воли Божией, кому быть царем, средством познания этой воли» (Цветаев Д.В. Избрание Михаила Федоровича Романова на царство. М., 1913. С. 71. Ср. также: Успенский Б.А. Царь и самозванец: самозванчество в России... С. 154).33 Как говорилось, подобная модель обретения царя утверждалась в «Видениях» периода Смуты (см., например: БЛДР. Т. 14. С. 212; ср.: С. 200).34 См., например: Дворцовые разряды... Т. 1. Стб. 13-14; 21, 41 и др.; Белокуров С.А. Разрядные записи... С. 63. Идеи, определившие канон, могли принимать разную форму и сочетаться с иными представлениями (прежде всего о наследственном характере истинной власти). В документах 1682 г. об избрании Петра на царство говорится о Высшем промысле и о челобитье патриарха, людей всех чинов и всех православных христиан, причем патриарх, рассказывая историю Романовых, спрашивает у думы, служилых людей и народа, кому быть преемником Федора Алексеевича, получая боговдохновенный ответ от «всенародного множества» (Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. С. 375-377; СГГД. Т. 4. М., 1828. С. 413-414). Избрание на престол Ивана вместе с Петром, произошедшее вскоре в результате бунта, получило подобные обоснования (РГАДА. Ф. 156. № 87. Л. 1-4об.). Ср. описания выборов Василия Шуйского и Михаила Романова в «Рукописи Филарета» (Сборник Муханова. 2-е изд. СПб., 1866. С. 265, 329-330)и др.35 Повесть сохранилась более чем в ста списках, датируемых ХVІІ-ХІХ вв.; в рукописной традиции она встречается под разными названиями и является самым популярным на Руси сочинением, в основе которого лежит Эдипов сюжет. Основная часть списков тяготеет к тесту «Римских деяний» либо (большинство известных) к так называемой Краткой редакции (опубликована В.Н. Перетцом по списку Ундольского № 632; наиболее ранние списки датируются началом XVII в., вопрос о времени появления на Руси окончательно не прояснен). См.: Гудзий Н.К. Новые редакции повести о папе Григории // ТОДРЛ. Т. 15. М.;Л., 1958. С. 177-191; СККДР. Вып. 3,ч.3. С. 157-161; Краткая редакция: Университетские известия. Киев, 1907. № 9. С. 49-52.36 Гудзий Н.К. Указ. соч. С. 182-184. О западном варианте Жития см.: Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы... С. 332.37 См. подробнее: Севастьянова С.К. Указ. соч. С. 610-611.38 Там же. С. 612-613. О последовавшем (по требованию Никона) обещании царя «ни во что священное не вступаться» упоминается в посланиях патриарха Алексею Михайловичу (ср.: Там же. С. 423). В то же время рассказ о действиях самого Никона известен только в приведенном варианте. (Описания избрания патриарха в 1652 г. в историографии традиционно основываются на рассказе из «перехваченной грамоты»; предполагается, что Никон достоверно описывал события, так как впоследствии упоминал о них на суде перед царем, не боясь обличения во лжи (см., например: Митрополит Макарий (Булгаков). Патриарх Никон в деле исправления церковных книг и обрядов. М., 1881. С. 4-8; Он же. История русской Церкви. Кн. 7. М., 1996. С. 19; Гиббенет Н. Историческое исследование дела патриарха Никона. Ч. 1. СПб., 1882. С. 8-9; Богданов Л.П. Патриарх Никон // Вопросы истории. М., 2004. № 1. С. 63; Андреев И.А. Алексей Михайлович. М., 2006. С. 192-193; и др.).39 Интересно, что в памятнике идея о неверном избрании объединена с мыслью о том, что само это событие произошло по Божьей воле: «Бог убо творит, елико хощет, идеже бо хощет, побеждаются естества чинове: и восхоте скифетродержавъство отдати единому от синклит царьских, сему многославному Борису» (ПЛДР. Кон. XVI - нач. XVII в. С. 362). После этого утверждается традиционная для памятников послегодуновского периода мысль о том, что народ молил Бориса исключительно по суетным земным причинам: «Народи же ноипаче кричаху: овии - от препростаго ума своего, овии ж - научени быша от него, овии ж - боязни ради его» (Там же. С. 364. Ср. описание избрания Шуйского: С. 380).40 См., например: Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его "Временник". С. 387. Апогей и завершение Смуты во «Временнике»
Описания Шуйского во «Временнике» не ограничиваются рассказом о неверных выборах. Как и предшествующие правители эпохи Смуты, Василий не «сущий» царь, но скорее «безъименный скот», утверждает книжник. Родство с прежними государями затмевается тем, что правитель был нечестив, творил блуд и проливал кровь невинных, оставив Бога и прибегнув к бесам (Временник, 95, 101-102). Над «безумным» государем смеялись все народы (Временник, 102).По мнению О.А. Державиной и М. Свободы, образ Василия абсолютно негативен, Тимофеев описывает его как воплощение греха и порока1. Подобная позиция выглядит некоторым упрощением.Возвращаясь к разделению царей на «сущих», «первосущих» и «не сущих», предложенному М. Свободой, необходимо отметить, что лишь один государь прямо оценивается во «Временнике» как неистинный в силу неправедных поступков. Это Василий Шуйский. Описывая его прегрешения, Тимофеев прямо заключает: «Сего ради не мощи его нарещи по истине царя, зане мучительски правяща власть, неже царски» (Временник, 102). Неверное избрание и греховное поведение непосредственно взаимосвязаны: возвысившийся без Божьей воли боярин оказался не истинным правителем и вел себя очевидно не должным образом.Слова Тимофеева о том, что из-за мучительского правления Шуйского нельзя назвать истинным царем, казалось бы, напоминают идею Волоцкого (в менее категоричной форме выражавшуюся в ХVІ-ХVІІ вв. некоторыми авторами). И Годунов, и Шуйский явно отделяются в памятнике от истинных правителей: Михаил Романов - царь, который был «воздвижен Богом по благонравием царе Федоре», остальные монархи даже не упоминаются здесь как государи2 (Временник, 160). Тем не менее ситуация не столь однозначна.В отличие от ряда книжников ХVІ-ХVІІ вв. Тимофеев не указывает на то, что не истинный правитель был вознесен сатаной; адаптации иосифлянской идеи о царе-мучителе, посаженном на царство дьяволом, здесь не обнаруживается. Второй избранный государь, безусловно, осуждается автором «Временника», однако его образ отнюдь не полностью отрицателен и, безусловно, не более негативен, чем образ цареубийцы Годунова. Обратим внимание на любопытный эпизод памятника: обличив злые дела Шуйского, Тимофеев утверждает, что теперь «подобно жалостное словесы и положити о том же», и оплакивает боярина, безрассудно покусившегося на высоту царского сана (Временник, 107). Автор «Временника» вспоминает о царском престоле, который неотделим от самого государя, как душа в земном мире неотделима от тела: вновь, как при описании Грозного, книжник возвеличивает фигуру царя, облеченного властью от Бога. Престол государства непорочен. Дальнейшие рассуждения особенно интересны: по собственным словам, Тимофеев утверждает это не только «ради того единого» (Шуйского), но и ради самого престола, «яко одушевлена», и ради предваривших Шуйского «вправду царей». Речь идет не о Лжедмитрии и Годунове - самозванцах и конечных грешниках, а об истинных царях, уже упоминавшихся в памятнике («первее зде сречено бысть»). Хотя об этом не сказано прямо, мысль дьяка возвращается к Ивану IV, чье положение и чьи дела оказывались в представлении автора «Временника» прямо противоположными. Греховные деяния сочетались в Грозном с непорочной чистотой царства, как душа с телом, и, хотя грехи не способны запятнать освященное Божьей властью царство, подобает плакать об обеих - телесной, пораженной грехом, и царственной, непорочной - ипостасях государя. Тимофеев недаром приводит подобные рассуждения в описаниях Шуйского и прямо говорит, что относятся они не только к нему, но и к истинным государям: «оплакивать» подобным образом Годунова (и тем более антихриста-Лжедмитрия) автор «Временника» не стал.Отличие идей Тимофеева и идей Иосифа Волоцкого очевидно: речь о возможности неподчинения царю-мучителю не идет. Если истинного царя, по словам книжника, нельзя открыто порицать, то неистинного возможно осуждать, но, безусловно, нельзя сводить с престола за его грехи, презирая крестное целование. Тимофеев резко осуждает людей, низложивших Шуйского: подобно тому как тело щадят ради спасения души, нужно поступать и с неправедным правителем. Именно поэтому царю нельзя мстить - необходимо оставаться покорными и предоставить суд самому Богу3. Венчание и крестоцелование играют здесь ключевую роль: принеся присягу даже неправедному правителю, следует оставаться верным клятве, чтобы не прийти к еще большему греху; венчанный на царство не оскверняет престол, подобно тому как людские грехи не оскверняют священство (Временник, 108). Это представление полностью соответствует распространенной в древнерусской книжности модели. Более того, идея о том, что всякая власть происходит от Бога, включая власть неистинных царей-мучителей, находит прямое выражение в памятнике.Произошедшее с Шуйским получает в источнике глубокое обоснование. Тимофеев вновь указывает на неисповедимость промысла - через важнейшую для дьяка концепцию Высшего провидения, сочетающегося с людской волей, мысль о недопустимости отмщения греховному правителю получает новое подтверждение. Господь знал все, совершенное Шуйским в будущем, «прежде движения его» и попустил его венчание; людям необходимо подчиняться неисповедимым судьбам Господним (Временник, 108). Описание оказывается включено в важную объяснительную систему «Временника». В древности звери и птицы повиновались Адаму, после грехопадения люди стали бояться животных. «Грехопадение» царей - изменение древних обычаев на «новосопротивныя» - привело к тому же: подданные потеряли страх перед государями (Временник, 110, подробнее см. ниже). Произошедшее губительно не только для правителей, но и для народа, разрушилась вся система власти, все общество «с головы и до ног» приняло новые кары. Низложение Шуйского не очередной грех, но апогей смуты. Правление Василия стало прологом будущих бедствий: «самодвижно» взошедший на трон правитель разжег против себя ненависть, люди перестали подчиняться государю и в результате иноверцы вторглись в страну. Образ поляков наполняется, как и в «Истории» Палицына, демоническими чертами; иностранцы и русские изменники прежде всего враги истинной веры. Иноземцы, сговорившиеся с лжепапой («истинные» папы правили в Риме до схизмы), подобны змеям и львам, аспидам и василискам4 (Временник, 119, 140-142, 165). «Делатели тьмы» - «темномрачное ополчение» богоборных латинян - излились подобно воде, символу неверия (Временник, 140, 141). Враги окружили Москву «яко велий змий хоботом» - образ, близкий к символическим описаниям антихриста. Изменники прямо названы «антихристовыми способниками», а имена М. Салтыкова и Ф. Андронова уже записаны, по утверждению книжника, в хартиях бесов (Временник, 144).Наконец, Тимофеев не раз именует поляков «хохлы имущими на главах» и «главохохлеными» (Временник, 142, 162, 164, 166). Эпитет весьма значим, так как в русской средневековой культуре он мог соотноситься не только с внешним видом поляков: хохлы на голове - отличительный признак бесов в древнерусских изображениях. Образ дьявола с торчащими дыбом волосами, подобными хохлу, - один из самых ранних в христианской иконографии - был общепринят на Руси5; любопытно, что образ мог трансформироваться, превращаясь в описаниях в «островерхие шапки». В конце XV в. осужденным на Московском соборе еретикам-жидовствущим, как известно, надели на головы остроконечные шлемы, «яко бесовския», усадив на лошадей задом наперед и заставив смотреть на Запад, где им уготована вечная мука. «Островерхие шапки» бесов упоминаются во многих источниках6. Воини-грешники, слуги сатаны (римские легионеры, распявшие Христа, и др.), изображались в иконографии в шлемах, подобных «хохлам» бесов (ил. 4, 5, 18). Связь с нечистым духом «хохлатых» иноверцев очевидна (отождествление западной одежды с «бесовским образом», в свою очередь, характерно для Руси ХVІ-ХVІІ вв.). С нашествием поляков в страну пришли страшные бедствия, забвение церковных обрядов и поругание святынь; русские изменники, поддержавшие вторгшихся врагов, погубили свои души - их отпадение от истины было подобно падению сатаны с бесами7 (Временник, 123, 125). Если истинный царь - живой образ Бога, то предводитель изменников - Лжедмитрий II, кумир, «плотный враг», которому кланялись, «печатлея на лжи» души (Временник, 124).Во «Временнике», как и в «Истории», правление Шуйского стало прологом заключительного этапа Смуты, который, начавшись со всеобщего разделения, неповиновения царю, привел к более тяжким карам, когда всю страну заполонили еретики: только покаяние и великая милость Бога оказались способны уберечь Россию от конечной гибели. В отличие от Палицына, рассказывая об этом периоде, Тимофеев не вводит в свое произведение апокалиптические мотивы, однако угроза богохранимому царству очевидна в его описаниях.Смута заканчивается во «Временнике» избранием Михаила Романова - с обретением истинного государя стране возвратилась и милость Господа. «Боголичный» царь Михаил «воздвижен» Богом после Федора (Временник, 155, 160), его умоляли о принятии престола, и вся страна «предустроилась» для него, как некогда земля для Адама. Утраченная с потерей истинных правителей гармония была восстановлена, причем новое упоминание Адама подчеркивает мысль о том, что Смуте (уподобленной грехопадению первых людей и утратой ими изначальной, Богом данной власти) пришел конец (Временник, 110). Идею о божественной природе избрания Тимофеев подкрепляет цитатами из посланий апостола Павла и псалмов Давида (Временник, 160, 165-166): правильное избрание, в котором Божий промысел проявился через всенародную волю, привело к власти праведного царя, а с ним, несмотря на продолжение новгородского пленения и последнее нашествие поляков, закончилась Смута8.