Самые разные, в том числе противоречивые на первый взгляд, идеи, безусловно существуют в каждом социуме, однако мировоззренческие, философские, богословские и иные смысловые системы эпохи вписывают эти идеи в рамки определенных объяснительных моделей. Без их реконструкции говорить о каком-либо «парадоксе», принадлежащем культуре, вряд ли будет корректно: противоречивым может, в конечном счете, показаться здесь все, мало понятное современному историку. Распространенные в Средние века представления о загробной участи человека не более «противоречивы», чем иные христианские идеи: о телесной и (или) духовной природе адских мучений; о силе и (или) немощи дьявола и т. п. [910] Картина, изображенная на тимпане церкви Сен-Лазар, вполне логична в контексте существовавших идей о загробной участи души и о Страшном суде (тезис о немедленном осуждении грешных душ и их пребывании в аду до Второго пришествия был, в частности, подтвержден вторым Лионским собором 1274 г.). Вместе с тем подобное изображение соотносится и с общими художественными принципами средневековой живописи, где «противопоставление настоящего и прошедшего… не имеет столь абсолютного характера», так как «помимо реального смысла событий для средневекового человека существует их идеальный смысл, где настоящее, прошедшее и будущее сливаются во вневременном бытии». Как отмечал И. А. Кочетков, эта «общая закономерность мышления… находит свое отражение во всех видах средневекового искусства»[911]. В иконографии временная перспектива часто оказывается развернута в равноположной последовательности событий (так, иконографический канон Успения Пресвятой Богородицы представляет Марию на смертном одре, на руках Христа и на Небесах; апостолы изображены не только стоящими у одра Богоматери, но и переносящимися туда по воздуху)[912]. Принцип совмещения временных пластов хорошо известен в самых разных средневековых изображениях, в частности в книжных миниатюрах[913] (ил. 15–18). Художник мог изобразить воскресение людей, соотнеся запечатленный им момент восстания из могил с будущей участью душ, предстающих перед Христом. Вряд ли иные художественные и мировоззренческие принципы свидетельствуют при этом о «спутанности сознания» и «спонтанности мыслительных структур».
Интересно, что мысль о некоем противоречии между известными представлениями о загробной участи души могла в действительности иметь место в Средние века. Так, в Послании неизвестному другу Максим Грек говорил о том, что во время Второго пришествия воскреснут все — одни для погибели, другие для вечной жизни; грешники изыдут при этом из ада и вернутся туда же после Суда, «где убо противословие сице вся суть? Да не будет»[914]. В подобных описаниях возможное противоречие выявляется не историком, а современником эпохи. Однако противоречие проявляется отнюдь не в области бессознательного: оно прямо фиксируется автором как возможное и логично снимается в рамках того же описания.
Как видим, многие случаи, когда в письменных (и изобразительных) источниках Средневековья отмечались «парадоксы», оказываются не столь однозначными. Объективация противоречий через психоаналитические теории вряд ли приводит здесь к позитивным результатам. Эта необычная проблема со своей стороны подтверждает достаточно тривиальную мысль — о том, что раскрыть феномен иной культуры возможно лишь благодаря реконструкции объяснительных систем, актуальных для исторической эпохи[915].
911