Проблема гордости и смирения напрямую связана с проблемой самоволия и самовластия. Палицын использует оба понятия, характерно связывая их с грехом гордыни.
Как известно, во многих средневековых памятниках греховное самоволие четко отделяется от самовластия как непременного свойства всякой души[179]. Подобная мысль восходит к известным на Руси сочинениям Отцов Церкви: в то время как самовластие — дар Божий и «искра Божия» в человеке[180], самоволие и родственное ему понятие самосмышления проистекают из первогреха[181]. Именно об этом пишет Хворостинин, заключая, что Шуйский «самоволне клятве издався, властолюбец сый, а не боголюбец».
Самовластие и бессмертие души уподобляют человека Господу по образу, добродетели по подобию, писал авва Дорофей[182] (ср. у Иосифа Волоцкого[183], Л. Магницкого[184]). Христианская мысль утверждает, что душа человека самовластна (ср.: Сир. 15: 14), но подлинная ее свобода — в добровольном подчинении своей воли воле Господа (истинная свобода во Христе, в то время как истинное рабство греха — во внешней свободе при внутреннем самоволии вне Бога. Ср.: Ин. 8: 31–34). Человеческая воля сравнивается здесь с медной стеной между людьми и Господом; истинный путь праведника — стремиться соотнести свою жизнь с волей Всевышнего: «Тогда бо видит кто путь Божий не имоущь порока, егда оставит свою волю. Егда же повинется своей воли, не видит непорочен поуть Божии»[185]. Своя воля ослепляет и отдаляет от Создателя, подобно гордыне. Иван Хворостинин, использовавший в «Словесах» заимствования из творений аввы Дорофея[186], специально подчеркивал: «Якоже смиренномудрию чада суть… еже не веровати своему разуму, еже ненавидети свою волю» (Словеса, 430).
Господь не принуждает человека к добру, как и дьявол не может принудить его ко злу; «самовластии Богом сотворени есмы, или спасемся или погибнем волею своею» — читаем в «Слове о самовластии», вошедшем в Измарагд XV в. [187] По мысли Максима Грека, человек сотворен самовластным, человеческая же душа подобна некоему материалу, на который Господь накладывает свой оттиск. Материал может быть разным: либо, подобно воску, душа принимает печать и образ Бога, «бывает Божие жилище духом», либо, подобно калу, оказывается жесткой и «не приемлюще знамениа печати» себе на погибель[188]. Дар самовластия мог противопоставляться «злому произволению»: «Бог человека самовластна създа словом и премудростию почте, пред очима его положив живот и смерть, яко да аще самовластием въсхощет в поут жизни поити, жив будет въ век, аще ли злым произволением въсхошет поити поутем смертным, вечно моучен боудет»[189]. Идеи о даре самовластия и грехе самоволия, характерные для патристики (через них, в частности, оказывается невозможной концепция апокастасиса), встречаются во множестве рукописных и печатных сборников средневековой Руси (несмотря на наличие примеров, где понятия использовались синонимично). Смиренно и праведно жить по воле Господа или же действовать самовольно, попадая во власть сатаны, — этот выбор находится во власти человека[190] (Иван Пересветов прямо утверждал, что утратив самовластие, человек погибает душой вместе с тем, кто лишил его Богом дарованной свободы[191]). На основе общезначимых идей создавались более подробные разработки концепции самовластия[192].
Тем не менее к началу XVII в. подобное разделение уже не являлось общезначимым. Споры вокруг проблемы самоволия и самовластия велись в средневековой Руси и не раз становились объектом исследования; здесь следует лишь кратко остановиться на сути важнейших расхождений.
182
185