Интересная картина обнаруживается в летописных миниатюрах XVII в., представляющих царей Смуты (ил. 1–3). Изображения Бориса и Федора Годуновых, Василия Шуйского и Михаила Федоровича выполнены здесь по единой модели: царь сидит на троне, увенчанный короной, с державой в правой руке; левая рука протянута в воздух ладонью вверх, правая нога выдвинута вперед; над троном, правее фигуры, изображены окна, в которых виден город (на миниатюре с Федором в окне расположена поясняющая надпись: «Сын государя царя и великого князя Бориса Федоровича Годунова»). Канон изображения неизменен во всех случаях, кроме одного: миниатюры с Лжедмитрием. Под краткой надписью «рострига Отрепьев» изображена согнутая фигура на грубой скамье, отдаленно не напоминающей трон. Корона (а возможно и держава — изображение не четкое) лежит на специальном постаменте, в стороне от «престола». Левая нога самозванца выдвинута вперед и стоит на краю широкого пролома в полу — зачерненной бездны. Левая рука Отрепьева направлена не вверх, но вниз, к бездне, туда же смотрит и сам правитель. В окнах нет ни надписей, ни изображения города: в них тьма (зачернение). Наконец, у согнутой фигуры отсутствует лицо: оно выскоблено добела, как и центр бездны, лежащей у ног царя.
Изображение Лжедмитрия глубоко символично. Самозванец лишен всех царских регалий и царского титула, но его связь с сатаной подчеркивается многими элементами. Бездна, отверзшаяся под ногами правителя, подобна иконографическим изображениям ада — именно туда обращена вся фигура самозванца, на краю адской пропасти стоит его левая нога, туда же указывает левая рука. Зачерненные окна в ряду иных миниатюр, изображающих здесь город, также могут иметь смысловой подтекст: для всех популярных средневековых эсхатологических сочинений характерны образы, восходящие к Откровению Иоанна Богослова — тьма последних дней, звезды, упавшие с неба, и луна, не дающая света. Была ли возможна подобная аллюзия — предмет догадки, однако выскабливание лица фигуры, сидящей на скамье, как и центра бездны-преисподней, крайне символично (в средневековых миниатюрах фрагменты изображений сатаны / демонов / преисподней бывают выскоблены добела).
В ряде источников встречается рассказ о сатанинской потехе Отрепьева — «аде о трех главах». Представленная здесь картина близка иконографическим изображениям и некоторым текстуальным описаниям геенны[277]. Сооруженный у реки монстр двигался: «как станет зевать и глазы мигать, и колокольцы шумят, изо рта огнем пышет, из ушей дым идет»; из ада появлялись люди: «и выйдут из него люди в личинах, диаволом претворени… и почнут смолою и дехтем людей мазать и шепелугами почнут бить, да в деготь омочивая, а иныя изо ада водолейками прыскаху воду з дехтем на мир»[278]. Поведение ряженых в свою очередь имитировало адские муки, которыми бесы карают попавших в их власть грешников. Характерны описания «ада» в «Сказании о царстве царя Федора Иоанновича»: устроенная за Москвой-рекой постройка располагалась в «великой пропасти», над которой стоял котел со смолой, а над ним — три медных головы; пламя из гортани, искры из ноздрей, дым из ушей, устрашающие звуки и бряцание пугали людей, а длинный язык медного монстра венчался на конце аспидовой главой. В средневековой культуре аспид символически обозначал дьявола и антихриста[279]; символика реки, котла также относила мысль читателя к иному миру, владениям падших ангелов, описанных в известных на Руси памятниках (ср., к примеру, «Хождение Богородицы по мукам»). Пропасть и река — символические обозначения преисподней; огненная река, текущая с Запада, «выжигающая» мелкие грехи людей и влекущая грешников в огненное озеро, из которого нет возврата, часть представлений о посмертной участи души, распространенных в средневековой Руси[280]. Адский огонь мог символически помещаться при этом в кипящий котел, изображение которого известно в иконографии. Наконец, сама вода символизирует неверие (ересь), изливаемое сверженным с Небес Змием, и в таком значении встречается в описаниях конца света и посмертных мытарств души[281]. Расположенный над пропастью у реки «ад», стоявший над котлом со смолой и наполненный ряжеными-бесами, весьма необычная потеха царя-антихриста. По словам книжника, она не просто знаменовала место будущего пребывания Лжедмитрия, но стала орудием умерщвления людей: самозванец повелел метать в свой «ад» православных христиан «на смерть»[282].
Таковы наиболее очевидные комментарии, отождествляющие Лжедмитрия (первого, а затем и второго) с сатаной или антихристом. Природа подобных описаний крайне интересна. «Наименование какого-то лица антихристом типично для средневековой полемики, — отмечала Т. А. Опарина. — Но, очевидно, в каждом случае отождествление — «узнавание» в конкретном лице «истинного»… антихриста, отражало напряженное ожидание конца света»[283]. А. Л. Юрганов, в свою очередь, подчеркивал, что антихристом в Средние века «можно было быть как по аналогии, так и по существу. По аналогии, антихрист… тот, кто, например, лжет, говорит неправду, творит всякий блуд. Антихрист по существу — само Зло»[284]. Необходимо понять, о чем идет речь в «Истории» Палицына.
280
Образ существует в Ветхом и Новом Завете, святоотеческой и апокрифической литературе; в иконографии огненная река заменяется с конца XV в. змеем мытарств (см.: Слово о мытарствах // Сухомлинов М. И. Рукописи графа А. С. Уварова. Т. 2. СПб., 1838. С. 118;
283
284