Обстановка в Польше не благоприятствовала само-званческой интриге. Страна стояла на пороге гражданской войны. После переворота в Москве Сигизмунд III поспешил заявить о своей полной непричастности к авантюре Лжедмитрия. В июне 1606 г. он заявил в беседе с венецианским посланником Фоскарини, что «Дмитрий» определенно не был царским сыном и что, когда Мнишек явился ко двору с сообщением о «царевиче», он, король, посоветовал сенатору не вмешиваться в это дело, дабы не повредить Речи Посполитой, но воевода не пожелал ему повиноваться.{130}
Общественное мнение в Польше отрицательно реагировало на сомнительные вести о спасении «Дмитрия». Мнишек, готовя новый тур самозванческой интриги, не мог рассчитывать ни на сочувствие польского общества, ни на помощь Сигизмунда III.
Самборские власти нашли поддержку лишь среди участников рокоша (мятежа), в числе которых были давние покровители и друзья Отрепьева, родня Мнишеков, Зебжидовский и др. Такие очевидцы, как Ф. Талампо, засвидетельствовали, что сторонники рокоша открыто говорили о спасении московского царя, нашедшего убежище в Самборе. Собравшаяся на рокош шляхта ждала появления «Дмитрия». Но «самборский вор», по сведениям московских дипломатов, так и не «сказался» людям и «на рокоше не был», боясь (как объясняли польские приставы послам) мести со стороны шляхтичей, потерявших родственников на царской свадьбе в Москве.{131}
Инициаторы интриги так и не решились представить самозванца даже тем кругам польского общества, на сочувствие которых они могли рассчитывать. «Самборский вор», хотя и имел большую бородавку на лице, но бородавка росла не на том месте, а в остальном он нисколько не походил на убитого в Москве Отрепьева. В Польше многие знали характерную внешность Лжедмитрия I, и обман был бы мгновенно разоблачен.
Появление «царя» среди рокошан явилось бы прямым вызовом королю, на что Мнишеки никак не могли пойти. Юрий Мнишек находился в плену в России, и освободить его могло лишь вмешательство официальных властей Речи Посполитой.
Обстоятельства не благоприятствовали интриге, и комедия с самборским Лжедмитрием провалилась. Военные приготовления в Самборе внушили беспокойство литовскому канцлеру Льву Сапеге, поскольку собранный там отряд мог быть использован противниками короля. Когда самозванец назначил своим главным воеводой Заболоцкого и «того Заболоцкого послал был в Сиверы (в Чернигово-Северскую землю. — Р. С.), чтобы нынешнему государю… (царю Василию. — Р. С.) не поддавались, и он («Дмитрий». — Р. С.) к ним (повстанцам. — Р. С.) будет», канцлер приказал задержать Заболоцкого и его отряд. В октябре канцлер Лев Сапега, давний покровитель Отрепьева, направил в Самбор слугу Гридича, чтобы тот «досмотрел» Дмитрия: «подлинно тот или не тот?». Гридич ездил в Самбор, но «того вора (по словам послов) не видел: живет, де, в монастыре, не кажетца никому».{132}
В октябре в Самбор наведался бывший духовник Отрепьева. Он также вынужден был уехать ни с чем. Вслед за тем бернардинский монашеский орден направил к Мнишекам из Кракова одного из наиболее видных своих представителей. Поскольку по всей Польше прошел слух, что Дмитрий «в Самборе в монастыре в чернеческом платье за грехи каетца», эмиссар ордена произвел досмотр самборского монастыря, а затем получил от самборских бернардинцев письменное подтверждение, что Дмитрия нет в их монастыре и они не видели царя с момента отъезда его в Россию.{133}
Итак, Мнишеки не осмелились показать нового самозванца ни духовенству, в свое время покровительствовавшему тайному католику Отрепьеву, ни представителям официальных властей. Во время переговоров с русскими послами чиновники короля прибегли к нехитрой дипломатической игре. Они осторожно отмежевались от самборской интриги, заявив: «А что, де, вы нам говорили про того, который называетца Дмитреем, будто он живет в Самборе и в Сендомире у воеводины жены, и про то не слыхали». В то же время королевские дипломаты, добиваясь немедленного освобождения задержанных в Москве поляков, угрожали послам вмешательством в московские дела посредством новых самозванцев: «Только государь ваш (царь Василий. — Р. С.) вскоре не отпустит всех людей, — говорили они, — ино и Дмитрий (новый самозванец. — Р. С.) будет, и Петр прямой будет, и наши за своих с ними заодно станут».{134}
Первый самозванец, по меткому замечанию В. О. Ключевского, был испечен в польской печке, но заквашен в Москве. Новый Лжедмитрий также не миновал польской кухни, но его судьба была иной: его не допекли и не вынули из печи. «Вор» таился в темных углах самборского дворца в течение всего восстания 1606–1607 гг., не осмеливаясь показать лицо не только полякам, но и восставшему русскому народу.
Одно время у Молчанова, видимо, явилась мысль вернуться в Россию под своим собственным именем в качестве главнокомандующего царя «Дмитрия». В конце 1606 г. в Москве толковали, что на польской границе стоит тридцатитысячная армия, собранная женой Мнишека, причем командует войском Михаил Молчанов.{135} Слух не имел оснований. Интрига, затеянная в Самборе, не повлекла за собой ни скрытой, ни открытой интервенции. Жена Мнишека вскоре умерла, а Молчанов не сумел найти себе новых покровителей.
Глава 5
ВОССТАНИЕ БОЛОТНИКОВА
Самборский самозванец, не решаясь вернуться в Россию, предпринимал попытки руководить повстанческим движением из-за рубежа, а для этой цели старался поставить во главе движения своих людей. Известно, что он отправил в северские города своего личного эмиссара дворянина Заболоцкого с отрядом. Но Заболоцкому, как отмечалось выше, не суждено было возглавить повстанческую армию в России. Польские власти задержали его на границе. Другим эмиссаром самборского самозванца стал Иван Исаевич Болотников.
Биография Ивана Болотникова давно стала предметом пристального внимания. Но в ней до сих пор остается много пробелов и спорных моментов. Не вполне ясным является вопрос о происхождении Болотникова. И. И. Смирнов рассматривает Болотникова как представителя русского холопства, поскольку известно, что он служил в холопах у князя А. А. Телятевского.{136}В. И. Корецкий отметил, что Болотников числился «слугой», т. е. боевым холопом у боярина Телятевского, иначе говоря, принадлежал к числу привилегированных холопов из состава вооруженной боярской свиты.{137}Исследователь обратил внимание на то, что в центральных русских уездах довольно распространена была фамилия детей боярских Болотниковых, а в одном из документов конца XVI в. имеется прямое упоминание о некоем Иване Болотникове, зяте мелкого помещика из Крапивны под Тулой. Опираясь на эти наблюдения, В. И. Корецкий высказал осторожное предположение о том, что Иван Исаевич Болотников, возможно, происходил из мелкопоместных тульских детей боярских. Однако предположение о дворянском происхождении Болотникова остается не более чем гипотезой, не подкрепленной точными фактами.
Подобно многим другим холопам Болотников бежал от господина и нашел прибежище на вольных казачьих окраинах. Общепринятым является мнение, что Болотников был донским атаманом. Но в источниках можно найти данные, опровергающие эту традиционную точку зрения. Автор английской записки о России 1607 г., указавший на Молчанова как главного инициатора восстания против Шуйского, прямо называет Болотникова «старым разбойником с Волги».{138} Англичане вели большую торговлю на Нижней Волге, где их суда не раз подвергались нападениям волжских казаков. Возможно, этим и объясняется их осведомленность насчет Болотникова.
Самые подробные сведения о жизни Болотникова сообщают два иностранных автора, И. Масса и К. Буссов. Но их свидетельства противоречат друг другу и примирить их невозможно. При оценке версий Массы и Бус-сова надо иметь в виду следующее. Буссов лично знал Болотникова, поскольку служил при нем в Калуге в 1606–1607 гг. Он располагал более надежным источником информации, чем Масса, находившийся в осажденной Болотниковым Москве. Не учитывая этого обстоятельства, В. И. Корецкий отдает решительное предпочтение свидетельству Массы и подвергает сомнению данные Буссова.