Царь Борис разрешил выход крестьян во владениях уездных детей боярских. Лжедмитрий закрепил за помещиками (преимущественно южных уездов) беглых крестьян, не получивших помощи от старых землевладельцев и искавших спасения от голодной смерти. Все эти меры, по мнению Поместного приказа, и явились источником раздоров: «Нынче чинятся в том великие распри и насилия, многим разорения и убивства смертные, и многие разбои». Выход Поместный приказ видел в том, чтобы вернуться к положению, которое существовало до воцарения Годунова и Лжедмитрия. «Которые крестьяне, — значилось в уложении, — от сего числа пред сим за 15 лет в книгах (7101-го году) положены, и тем быть за теми, за кем писаны».{504}
«Заповедные годы», окончательно упразднившие право крестьянского выхода к началу 90-х гг. XVI в., носили временный характер и не были подкреплены развернутым законодательным актом.{505} По этой причине власти могли сослаться лишь на сугубо практическую документацию — писцовые книги. Эта документация имела основополагающее значение при решении любых споров из-за крестьян. Валовое описание земель в обширном государстве всегда было делом трудоемким и длительным. Сразу после окончания Ливонской войны Поместный приказ провел перепись Новгородской земли, всего более пострадавшей от вражеского вторжения. При царе Федоре описания распространились на все прочие уезды. «Справка» и сдача всей писцовой документации в Поместный приказ полностью завершились к началу 90-х гг. Беря за исходный момент книги 1592/93(7101) г., судьи приказа имели в виду последнее по времени валовое описание, проведенное в Русском государстве.
В 1597 г. при царе Федоре власти издали указ о возврате старым владельцам всех крестьян, бежавших от них в период после 1592/93(7101) г.{506} Рубеж, обозначенный в этом первом развернутом законодательном акте о крепостных, был принят за исходный пункт также и в уложении царя Василия Шуйского.
В годы трехлетнего голода масса беглых крестьян хлынула из старых уездов с развитым поместным землевладением на южные окраины государства. Такая ситуация была выгодна южным помещикам, выступившим в поддержку Лжедмитрия. Сделав некоторые оговорки, самозванец санкционировал сложившееся положение, закрепив беглых крестьян за новыми владельцами. В южных уездах эти меры безусловно отвечали интересам мелких землевладельцев. Столкнувшись с восстанием на южных окраинах, царь Василий аннулировал указ Лжедмитрия и выставил себя защитником прав всех дворян, лишившихся своих крепостных. Все феодалы, которые могли подтвердить владельческие права ссылкой на последнее общегосударственное описание, получили право свозить беглых «с женами, и з детми, и со всеми их животы». Новые владельцы должны были вернуть чужих крестьян в течение полугода. Нарушение срока каралось штрафом «за приим» (10 р. «на царя государя») и «за пожилое» (за крестьянина на год «по три рубли»). Функции розыска беглых впервые были возложены на уездные власти, в обязанность которых вменялось проведывать о новоприходцах по всему уезду.
В стране царил хаос, вызванный гражданской войной. Повстанцы контролировали добрую треть уездов. Закон о крестьянах был скорее программным заявлением, чем практическим руководством. Осуществить сыск беглых в южных уездах, охваченных восстанием, было попросту невозможно. И тем не менее уложение 1607 г. способствовало сплочению дворянства, преодолению разброда в его среде. Жестокое подавление очагов крестьянской войны и возрождение крепостнических порядков по всей территории государства — таковы были исходные посылки законодательства Шуйского о крестьянах.
Глава 10
ЛЖЕДМИТРИЙ II
К исходу 1606 г. стало очевидно, что самозванческая интрига, затеянная в Самборе, потерпела полное крушение. Во-первых, она не получила поддержки со стороны короля. Во-вторых, русское правительство имело в своих руках в виде заложников Марину Мнишек и ее отца Юрия. Когда по Москве прошел слух о том, что жена Ю. Мнишека снарядила против царя многотысячное войско, и когда информация о самборском «воре» стала поступать к русским послам в Польше, московские власти, надо полагать, нашли средства, чтобы оказать давление на пленных Мнишеков и через них на владелицу Самбора, чтобы добиться прекращения интриги.
Молчанову не удалось собрать наемное войско для оказания помощи повстанцам в России. Наиболее решительные сторонники Лжедмитрия I из числа ветеранов московского похода либо погибли в дни переворота 17 мая (капитаны Борша, Иваницкий, Липницкий, а также «секретарь» Отрепьева Склинский и др.), либо были задержаны в России как пленники (помимо Ю. Мнишека князь Вишневецкий, капитаны Домарацкий и Запорский, братья Стадницкие, «секретари» Отрепьева Бучинские, М. Ратомский и др.).{507} В Польше оставалось немало других приспешников и покровителей Лжедмитрия, готовых принять участие в новой авантюре. Но владелица Самбора не отважилась объявить о сборе войска, опасаясь за судьбу дочери и мужа. К тому же она вскоре умерла.
Вторичное возрождение самозванческой интриги не было связано с семьей Мнишеков и Самбором.
Новый самозванный Дмитрий появился в пределах Белоруссии весной 1607 г. Если Лжедмитрий I царствовал на Москве одиннадцать месяцев, то его преемник Лжедмитрий II осаждал Москву двадцать один месяц. Лагерь Лжедмитрия II располагался в селе Тушине в окрестностях Москвы, поэтому в историю новый самозванец вошел под именем «тушинского вора».
Авантюра Лжедмитрия II получила различную оценку в историографии. Н. М. Карамзин и В. О. Ключевский считали, что Лжедмитрий II был ставленником польско-литовской шляхты и в борьбе с Шуйским опирался главным образом на польские отряды. С. М. Соловьев и Н. И. Костомаров, напротив, подчеркивали, что самозванец водворился в Стародубе без помощи извне и поляки играли роль наемников в его лагере. И. И. Смирнов называл Лжедмитрия II авантюристом, выдвинутым враждебными Русскому государству панскими кругами Польши.{508} А. А. Зимин писал, что Лжедмитрий II «был просто марионеткой в руках польских авантюристов», хотя первоначально он полностью еще не разоблачил себя как их ставленник.{509}Аналогичную оценку дал самозванцу И. С. Шепелев, автор специальной монографии о борьбе земщины с тушинским лагерем, и другие авторы.{510} Однако в исследованиях Я. Мацишевского, Б. Н. Флори и В. Д. Назарова приведены данные, которые ставят под сомнение традиционную точку зрения.{511}
В 1606–1607 гг. в Польше назревал вооруженный конфликт между королевской властью и оппозицией. В этих условиях польские правящие круги не хотели вмешиваться в русские дела, опасаясь войны с восточным соседом.
Самозванческая интрига в Самборе заглохла, не получив поддержки со стороны короля, магнатов и шляхты. Инициатива новой интриги исходила, по-видимому, не от польских шляхетских кругов, а из русского повстанческого лагеря. Восставший против Шуйского народ с нетерпением ждал исхода из Польши «доброго царя». Вожди повстанцев верили, что возвращение «Дмитрия» принесет им немедленную победу.
Потерпев поражение под Москвой, Болотников пришел к выводу, что не сможет одолеть Шуйского собственными силами. С конца 1606 г. восставшие все настойчивее искали помощи в пределах Речи Посполитой.
На последнем этапе войны с Годуновыми Отрепьева активно поддерживала православная шляхта из Белоруссии. В мае 1605 г. М. Ратомский привел ему на помощь отряд в 500 конных белорусских шляхтичей.{512}Их поход на Москву превратился в прогулку. После воцарения Лжедмитрия I в Москве шляхтичи получили щедрое вознаграждение и вернулись в Белоруссию. Становится понятным, почему вожди повстанцев пытались нанять вспомогательные войска прежде всего в Белоруссии. Их призывы нашли благоприятный отклик среди ветеранов московского похода.