Она все еще верила. И ждала.
Был период, когда госпожа Марико проводила часы перед окном, всматриваясь и вслушиваясь – ни покажется ли в конце улицы родной силуэт, ни послышатся ли по дорожке знакомые шаги. Период, когда она проклинала и умоляла молчащий телефон. Когда она кричала на мужа, обвиняя его во всем. Что это из-за него их дочь, их единственная дочь… А выплеснув отчаяние на мужа, госпожа Марико начинала карать себя, что не отговорила, не остановила, решила проявить характер… Куда там! Дочь не только унаследовала свое упрямство от матери, но и приумножила.
Муж призывал ее записаться к психоаналитику. Госпожа Марико сначала возненавидела его за то, что он так легко смерился, а потом и сама как-то незаметно успокоилась. Она больше не сходила с ума. Она просто ждала. И заботилась о доме к возвращению дочери. Заполнить тишину сможет только вся семья вместе.
Госпожа Марико закрутила кухонный кран, вытерла руки, повесила передник на крючок. Ее день был распланирован поминутно. Чем длиннее список – тем меньше тишины. Следующим пунктом стояла ревизия холодильника. Госпожа Марико использовала только свежайшие продукты и потому восполняла запасы зелени и овощей каждый день. Брала мало, как раз, чтобы хватило на завтрак, обед и ужин. Походы на ближайший рынок были одними из тех немногочисленных случаев, когда госпожа Марико выходила за дверь. Она подсознательно боялась, что дочь неожиданно вернется и увидит пустой дом.
Переодевшись, госпожа Марико взяла хозяйственную сумку и медленно, через силу провернула входной замок.
Если дом давил ее тишиной, то внешний мир, наоборот, слепил и оглушал. Утренние звуки респектабельного квартала двух и трехэтажных коттеджей взорвались в ушах госпожи Марико неразборчивой какофонией голосов, гула и перестуков. Прейдя в себя, она смогла разобрать обычную вообщем-то картину:
Вот по краю проезжей части пролетела стайка запоздавших школьников на велосипедах. На них была форма очень хорошей школы, где раньше училась ее дочь.
А вот рядом хлопнула калитка, и вслед школьникам раздался лай мелкой собачонки – это соседка вывела на прогулку своего ненаглядного пекинеса. Дочь любила шутить про то, что собаку и хозяйку легко перепутать.
По проезжей части ездили редкие легковушки, люди отправлялись на работу, на учебу, по магазинам… Жизнь текла своим чередом.
Госпожа Марико сошла на гравийную дорожку, идущую от входной двери до калитки. У ограды сиротливо рос можжевеловый куст, который они посадили, когда их дочь только-только родилась. Пройдя по дорожке, госпожа Марико открыла калитку и вышла на тротуар. Там она машинально раскланялась с соседкой, за что была облаяна ее злобным пекинесом. Соседка также машинально извинилась. Подобная сцена повторялась изо дня в день, из года в год. Пекинес любил свою хозяйку, терпел ее домочадцев, а всех остальных люто ненавидел.
Соседка прошла мимо. Как и все остальные, при встрече с госпожой Марико или ее мужем, она старательно прятала глаза. Люди в черном посетили не только их дом. Они допросили всю улицу. Тема ее дочери стала всеобщим табу, и вокруг ее семьи образовался вежливый вакуум. Госпожа Марико не обращала внимания. Она уже ко всему привыкла.
Рынок находился в одном квартале. Миновав несколько домов, госпожа Марико подошла к общественной детской площадке. В это время она пустовала, дети проводили день либо в школе, либо в детском саду. Только карусель оккупировала подозрительная парочка: парень и девушка, по виду – типичная уличная шпана, невесть как очутившаяся в приличном районе. Кожаные наряды кричащих расцветок, на головах жуткого вида прически. Про таких ее муж выражался прямо – социальные паразиты. Не работают, не учатся, не создают прибавочную стоимость.
Девушка сидела на карусели, парень стоял рядом и легкими толчками задавал вращение. На одном из оборотов взгляд госпожи Марико скользнул по лицу девушки…
Госпожа Марико резко остановилась. Сердце забилось, как птица в клетке.
Нет, это не она, не она! Нет!
Госпожа Марико испугалась, что вернется то наваждение, когда она бросалась на улице к любой мало-мальски похожей девочке, чтобы вновь и вновь жестоко ошибаться.
Это не она! Это не ее дочь!
Дочь вернется. Однажды она откроет дверь, или позвонит по телефону, или…
Однажды…
Госпожа Марико почти бегом сорвалась с места. Прочь, прочь отсюда, пока сходящее с ума сердце не заставило ее поверить!
- Мама… - прошептала Мана.
Синдзи с трепетом поглядел вслед удаляющейся женщине. Ему вдруг захотелось подстричься. Или, на худой конец, причесаться. Короче, сделать хоть что-нибудь, чтобы понравится прилично одетой госпоже с такими же, как у Маны, густыми каштановыми волосами.
- Глаза мне достались от отца. – грустно улыбнулась девушка, безошибочно прочитав мысли парня по его вытянутой физиономии.
Синдзи что-то невнятно промямлил и покраснел.
Мана, поджав ноги, откинулась на сидение. Синдзи мягко толкнул карусель. Мимо девушки поплыл маленький мирок, где прошло ее детство:
- Я не узнаю родной город. Он стал совсем другим. Раньше люди не боялись улыбаться. Верили во что-то… А сейчас… На улицах камеры, в газетах ложь, в толпе агенты в штацком. И никто с этим не борется. Люди словно уснули.
За долгие месяцы подпольной жизни, ребята совершенно отвыкли от цивилизованного общества. Вернувшись, они сразу почувствовали разницу. На улицах действительно хватало и камер и неприметных личностей с цепкими взглядами. Плата за безопасность – постепенное закручивание гаек. Свободолюбивое естество ребят от такого выворачивало наизнанку. Поэтому свое будущее они связывали с переездом в КНР. Тоже не подарок, но в сверхдержаве, ввиду перенаселенности, государственный контроль осуществлялся на уровне социальных групп, а не отдельных личностей, как в Японии. Почувствуйте разницу.
- Ты только послушай меня, Синдзи… - усмехнулась вдруг Мана. – Я как старая бабка: Раньше солнце светило ярче, и трава росла зеленее… Но ведь так и было! Тогда зачем я ушла? Что меня не устраивало? Не знаю… Но я ни о чем не жалею.
Девушка посмотрела на небо.
- Мои родители – замечательные люди. Они любили меня, я любила их… Любила… И мечтала уйти навсегда. Парадокс.
Синдзи молчал. Мана хотела выговориться. Его задача слушать.
- Понимаешь, Синдзи, они оба хотели мне только добра. Проблема в том, что добро они понимали по-разному. Мой отец – это человек, который Все Предусмотрел Заранее. Я еще родиться не успела, а он уже знал: Если будет мальчик, то быть ему наследником отцовской юридической конторы. А если будет девочка, то выдать ее замуж за сына какого-нибудь важного делового партнера. Родилась девочка. То есть я. Значит, надо искать будущего зятя. И тут вдруг оказалось, что моя мама желала мне совсем другого будущего. В ее мечтах, я после школы поступаю в Токийский Университет, получаю образование и делаю карьеру. Она не хотела, чтобы я повторила ее судьбу домохозяйки с приданным. Отец попытался пресечь подобные разговоры на корню, но он не учел мамино упрямство. В семье пошли ссоры, с каждым годом все чаще и громче. Пока я была маленькая, я ничего не понимала и плакала. А повзрослев, начала злиться. Разрывая меня пополам, родители, почему-то, забывали, что я тоже могу чего-то хотеть. Когда же я просила сама, родители проявляли неожиданную солидарность. Спорт? Ни в коем случае, нагрузки вредны для твоего будущего женского здоровья! Путевка в летний лагерь? Вот еще, наша дочь и какой-то грязный лес! Пригласить на день рождения ту девочку? Нет, она из дурной семьи. Лучше пригласи эту девочку, она из хорошей. Родители все решали за меня. Казалось бы, ну и что? За то я была одета, обута, и у меня было много дорогих игрушек. А мне было душно, понимаешь Синдзи, душно в родном доме.
Мана перевела дыхание.