Одновременно, с мая по июнь 1612 года, правительство развивало и расширяло свою организацию, постоянно сносясь с областями, требуя от них подкреплений, сосредоточивая в своих руках управление ими. Оно вызвало Кирилла, удаленного на покой митрополита ростовского и ярославского, и, присоединив к нему нескольких духовных лиц, создало Освященный Собор в малом виде, какой по правилам под председательством патриарха заседал во главе всех Соборов москвитян. Два присутствующих боярина, В. П. Морозов и В. Т. Долгорукий, изображали ядро будущей думы, а Минин налаживал деятельность изрядного числа приказов.
Время делало свое дело и лучше всего помогало этим новым «собирателям земли Русской». Новгородцы упорно стояли на своем и, в свою очередь, ответили присылкой посольства; очевидно, стороны далеко еще не успели сговориться. Но под Москвой и во Пскове дела принимали благоприятный оборот. Сидорка, ввиду враждебного отношения жителей, возмущенных его насильничеством, 18 мая ночью бежал без шапки на неоседланной лошади; его поймали и повели в Москву. Смерть его приключилась при очень загадочных обстоятельствах: может быть, после судебного разбирательства он был посажен на кол своими ненадежными подданными, а то и просто убит по пути в Москву сопровождавшими его казаками.
Событие это, несомненно, вызвало новый отлив людей из войска, стоявшего под стенами столицы. Второй или третий Лжедмитрий еще имел среди них сторонников, а Заруцкий, навязывая его своим товарищам, поссорился с Трубецким. Возможно, что Палицын, отвернувшись от казаков, постарался в то время, как сам похвалялся, сделать разлад очевидным и этим ускорить выступление в поход Пожарского. В конце июля Ходкевич приближался к Москве, и в самом деле было решено выступать из Ярославля. Но открытие заговора, зачинщики которого до сих пор неизвестны, вызвало новую задержку. Диктатор избежал кинжала убийцы и посвятил несколько недель на расследование по всем правилам. Но волею судеб он всегда выигрывал драгоценное время, когда казалось, что он его тратит.
Когда Ходкевич остановился под Рогачевым, Заруцкий решился вступить в переговоры с этим польским военачальником. Его положение в казачьем стану явно становилось невыносимым, и он сам отказывался от своего плана вернуть Марине корону. Соглашение почти устанавливалось, когда эти козни открылись, теперь уже безнадежно повредив положению атамана и оставив ему один только выход – бегство. Приблизительно с 2500 еще верными ему казаками он отправился в Коломну за Мариной и «ворёнком» и водворился с ними в Михайлове Рязанской области.
К. Е. Маковский. Воззвание Минина к нижегородцам. 1896 г.
Трубецкой тотчас же послал в Ярославль новые уверения в своей преданности общему делу, а у Пожарского уже не было прежних поводов к недоверию, но, может быть, у него оставались гораздо более убедительные доводы – сомнение в способности его ополченцев сразиться лицом к лицу с эскадронами Ходкевича, хотя уже сильно умалившимися в составе. Выступив, он подвигался действительно медленно, маленькими переходами, лично посетил могилы своих предков в Суздале и только 14 августа был у Троицы, где опять назначил остановку; здесь, получив предложение принять на службу Якова Маржерета, Пожарский отказал ему без особенно уважительной причины. Французский партизан побывал-де на службе у чересчур многих партий; но ведь и большинство москвитян поступало так же. Скоро диктатору пришлось сбавить свои требования.
Наконец, 18 августа, после торжественного служения у гроба преп. Сергия и благословения архимандрита, ополчения тронулись к Москве; монахи двинулись вместе с ними крестным ходом с церковными песнопениями. Но порыв ветра чуть было не испортил всего дела, – ветер подул с юга: дурное предзнаменование! Сделали остановку, спрашивали монахов, обратились с молитвами к иконам преп. Сергия и Никона; к счастью, их чудотворная сила проявила себя: ветер переменился; лица прояснились; сердца прониклись упованием. Теперь без задержек приблизились к столице.
Но Пожарский все еще не успокоился. Он помнил участь Ляпунова, и полчища голытьбы, бывшие под начальством Трубецкого, наводили на него страх. Он скоро познакомился с этой голытьбой, но не так, как он ожидал.
2. Месть голытьбы
Ополчение расположилось на Яузе, в пяти верстах от Москвы. Трубецкой предложил ополченцам квартиры в своем стане. Перед появлением Ходкевича следовало соединиться, чтобы дать ему отпор. Пожарский решительно отказался, и казаки рассердились. После того как столь долгое время это новое ополчение подвергало своих братьев, своих естественных союзников опасности быть уничтоженными силами поляков, оно теперь покидало их на глазах неприятеля! Несомненно, в этом обнаруживалась чрезмерная осторожность, с одной стороны, и большой риск – с другой; но Ходкевич оказался не в силах воспользоваться этой ссорой. Он и сам-то опоздал только потому, что поджидал подкреплений, которые постоянно обещали, но все еще не присылали. В июне он мог бы еще, отделив от смоленского гарнизона отряд в три тысячи человек, пополнить силами и снабдить припасами осажденных в Москве; но в это время Гонсевский передал командование Струсю, и среди его людей вспыхнул бунт. Ходкевичу не удалось сохранить для себя ни одного из них, и он принужден был отступить к Вязьме, где надеялся встретить короля и Жолкевского.