Вместе с комиссарами в Тушино «тайно» вернулся изгнанный из войска после убийства М. Меховецкого бывший «маршалок» А. Вишневецкий. Самозванец и его «старый друг» то ли на радостях от встречи, то ли с горя от происходящего запили горькую. Р. Ружинский и командиры наемных отрядов, занятые переговорами, поначалу смотрели на это сквозь пальцы, хотя А. Вишневецкому под страхом смерти было запрещено возвращаться в Тушино. О собутыльниках вспомнили только тогда, когда «царик» в пьяном угаре подарил своему собутыльнику богатые одежды, украшенные соболями и жемчугом, коня с богатой сбруей и саблей. Весть об этом облетела солдат и вызвала бурю возмущения. Разгневанный, изрядно подвыпивший, Р. Ружинский явился в покои самозванца и сильно избил А. Вишневецкого, предупредив собутыльников, что, если бывший маршалок не уберется из Тушинского лагеря подобру-поздорову, его может постигнуть судьба М. Меховецкого[2206]. Досталось и царику. Гетман, по словам весьма осведомленного К. Буссова, обозвал его сукиным сыном и будто бы заявил: «Черт тебя знает, кто ты такой. Мы, поляки, так долго проливали за тебя кровь, а еще ни разу не получали вознаграждения и того, что нам положено еще»[2207]. Вмиг протрезвевший царик понял, что пора уносить ноги.
Публичный торг, устроенный солдатами с комиссарами короля, не мог не вызвать острого недовольства у значительной части русских тушинцев, прежде всего ветеранов повстанческого движения, возмущенных тем, что основная база их движения, Северщина, превратилась в разменную монету в затеянной наемниками игре. 6 (16) декабря 1609 г. царик написал грамоту Я. Сапеге с требованием «беречь донских казаков», которая внешне выглядит как запоздалая реакция на летние 1609 г. челобитные казаков[2208]. Если учесть, что большинство писем самозванца к Я. Сапеге написаны на польском языке, а эта грамота — на русском, то можно высказать предположение, что она предназначалась не столько гетману, сколько казакам. Самозванец явно искал поддержки ветеранов повстанческого движения. Примечательно, что через несколько дней 10 (20) декабря 1609 г. шкловский бродяга предпринял первую неудачную попытку бежать из Тушина во время «царской прогулки» к Москве. Однако у Р. Ружинского и его солдат, как и зимой 1608–1609 гг., нашлись доброхоты, которые предупредили о замыслах самозванца. Гетман бросился за цариком в погоню, заставил вернуться и посадил его под арест. Неудача заставила Лжедмитрия II действовать более осторожно. На этот раз он, судя по всему, обратился за помощью к ветеранам повстанческого движения, которые были возмущены поведением иноземных солдат, сделавших Северщину разменной монетой в своих торгах с королем. 27 декабря (6 января) они, воспользовавшись стычкой наемников с москвичами, тайно вывели царика и его шута из «дворца» и вывезли за ворота лагеря в телеге, прикрытой тесом[2209]. Появившись в окрестностях Калуги, самозванец передал местным жителям, что король, не раз домогавшийся Северской земли, подговорил гетмана Р. Ружинского и поляков, чтобы они его схватили и привели под Смоленск. Он клялся, что не отдаст врагам ни пяди русской земли и готов вместе с народом умереть за православную веру. Самозванец явно рассчитывал на помощь ветеранов повстанческого движения и не ошибся. Калужане приняли его с хлебом солью[2210].
2206
List gońca p. Dobka do poslów 11 (21) grudnia 1609 r. // Riksarkivet. Skoklostersamlingen. E. 5997.
2208
Грамота Лжедмитрия II Я. Сапеге 6 (16) декабря 1610 г. с приказом беречь донских казаков // СХ. № 12.70. С. 76–77.
2209
Письмо С. Стадницкого Сигизмунду III 27 декабря (6 января) 1609 г. //