«История Дмитрия Московского и Марины Мнишек, дочери Сендомирского воеводы, царицы Московской» сразу же привлекла внимание исследователей, т. к. автором сочинения долгое время считался весьма осведомленный дворецкий Мнишков — Мартин Стадницкий[165]. Польский исследователь В. Кетжинский уточнил эту гипотезу, придя к выводу, что сочинение является компиляцией 60-х годов XVII в., в которой использованы Дневник М. Мнишек и, возможно, записки М. Стадницкого[166]. Рассказывая о злоключениях Марины Мнишек, у которой «жажда власти и мести была сильнее стыда и честности» и чья судьба «стала для всех предостережением», автор допустил много неточностей, которые показывают, что он никогда не был в Тушине и черпал свою информацию из вторых рук. К примеру, он утверждает, что М. Мнишек и ее отец выехали из Москвы и прибыли в Тушино в 1608 г. разными путями и что во время распада Тушинского лагеря И. Заруцкий будто бы увел казаков в Калугу и т. д. Яна Сапегу автор повествования называет то литовским гетманом, то сыном литовского гетмана, первую осаду Москвы Лжедмитрием II путает со второй[167]. Сомнительно, чтобы эти ошибки допустил дворецкий Мнишков, сын которого был полковником в Тушине[168]. Компилятор, как видно из приведенных данных, использовал неизвестное позднее сочинение, автор которого явно черпал свою информацию из вторых рук.
Несмотря на то, что большая часть тушинских документов утрачена, источниковедческий анализ сохранившихся архивных материалов и сочинений наемников позволяет отчасти восполнить потерянную информацию. В связи с этим особое значение имеет реконструкция русского «архива» Яна Сапеги 1608–1611 гг., которая впервые дает в распоряжение историков Смуты обширный массив документальных источников, вышедших из лагеря самозванца. Архивные материалы, будучи сопоставлены с данными дневников и мемуаров наемников, дают достаточно полные сведения о движении Лжедмитрия II и событиях в стране в 1607–1610 гг. Эти данные, собранные людьми М. Меховецкого, Р. Ружинского, Я. Сапеги и Ю. Мнишка, политические взгляды которых явно не совпадали, поддаются взаимной проверке, дополняют и уточняют содержащуюся в них информацию.
Выявленный массив тушинских источников позволяет критически проанализировать данные правительственных источников, как документальных, так и нарративных, по-новому оценить информацию шведских и польских правительственных материалов, показания современников-иностранцев, что в конечном счете дает возможность с большей точностью судить о событиях Смуты в 1607–1610 гг. и выяснить роль, которую сыграло в нем движение самозванца.
Глава 2.
Самозванческая интрига 1606–1607 гг.
Обстоятельства подготовки и выдвижения Лжедмитрия II до последнего времени остаются невыясненными. В современной литературе имеются различные суждения относительно того, какие силы и с какой целью инициировали новую самозванческую интригу. Продолжает бытовать точка зрения, согласно которой Лжедмитрий II — Тушинский вор, или «царик», как его чаще называли современники, — был ставленником правящих кругов Речи Посполитой[169]. Иное мнение высказали Я. Мацишевский, В.Д. Назаров, Б.Н. Флоря, которые считают, что король Сигизмунд III, канцлер Лев Сапега и их советники никакого отношения к подготовке Лжедмитрия II не имели и о «скрытой интервенции Речи Посполитой против России» можно говорить только после появления в стане Тушинского вора отрядов Яна Сапеги[170]. У истоков самозванческой интриги Тушинского вора, как полагает Р.Г. Скрынников, стояли русские повстанцы, а питательной почвой самозванчества явилось недовольство широких слоев русского народа существующим государственным порядком[171]. Создатели легенды Лжедмитрия II о его чудесном спасении от рук убийц, по мнению В.К. Чистова, как и другие самозванцы, эксплуатировали бытовавшие в народе социально-утопические легенды о царях-избавителях[172]. С этим выводом не согласна английская исследовательница М. Перри, которая показала, что организаторы самозванческих интриг сами инициировали легенды и слухи о спасении «царевичей» и при этом использовали народную религиозность, наивную мессианскую веру русских людей в «прирожденного царя-избавителя», а не уже существующие народные социально-утопические легенды. Она решительно оспорила вывод советских историков, что самозванство явилось формой антифеодального протеста русского народа[173]. В ее исследованиях самозванство незаметно утратило свои социальные корни и стало выглядеть, как у Н.М. Карамзина, источником «безумного буйства народного»[174]. Прояснить все эти вопросы, по нашему мнению, возможно, проанализировав и сопоставив обстоятельства появления Лжедмитрия II и других самозванцев в 1606–1607 гг.
165
История Дмитрия Московского и Марины Мнишек, дочери Сендомирского воеводы, царицы Московской // Русский архив. 1906. Кн. 2. № 5. С. 129–174; № 6. С. 130–131, 177–222.
166
168
169
170
171
172
173