М. Молчанов, вопреки сложившимся представлениям, жаждал и тщательно готовился сыграть роль «чудом спасшегося царя Дмитрия», но обстоятельства заставили его отказаться от замысла и исчезнуть из Самборского замка. После этого инициатива организации самозванческой интриги полностью перешла к русским повстанцам — казакам Лжепетра и атаману И.М. Заруцкому, которые с помощью белорусских шляхтичей — ветеранов похода Лжедмитрия I на Москву — подготовили Лжедмитрия II и разыграли спектакль в Стародубе. Новая самозванческая интрига как две капли воды походила на то, что происходило в казачьих городках на Тереке, Волге и Дону. Бродягу Шкловского, как и других «казацких царевичей», заставили играть роль «царя Дмитрия». Русским повстанцам и их приятелям нужен был символ, а не вождь движения, символ, который бы служил своеобразным оправданием их действий.
Немногие сохранившиеся данные о выступлениях казацких лжецаревичей и Лжедмитрия II свидетельствуют, что это звенья одной цепи — широкого движения казацких низов (в рамках общероссийского повстанческого движения), направленного против политики «огосударствления» вольного казачества. В конечном счете казаки, как и служилые люди в России, пытались решить свои социальные проблемы с помощью обновления традиционной российской государственной системы, а не путем ее разрушения.
Глава 3.
Зарождение движения Лжедмитрия II
События второй половины 1607 — начала 1608 г. занимают особое место в истории Смуты. Это время разгрома восстания И.И. Болотникова, до предела ослабившего государственный порядок в России, и зарождения движения Лжедмитрия II. В литературе до недавнего времени господствовало представление, сложившееся под влиянием мемуаров наемников-иноземцев, что движение Лжедмитрия II полностью зависело от широкой поддержки, которую ему оказали «польско-литовские дружины»[410]. Именно в это время, по предположению И.С. Шепелева, под предлогом помощи «царю Дмитрию» началась «скрытая агрессия польских и литовских панов против России»[411]. Иное мнение недавно высказал Р.Г. Скрынников, который считает рассматриваемый период прямым продолжением гражданской войны[412]. Немногие дошедшие до нас источники, написанные по горячим следам событий, позволяют проверить и уточнитъ сложившиеся представления о начальном этапе движения самозванца.
§ 1. Формирование войска Лжедмитрия II и органов власти в Стародубе
По окончании стародубского спектакля его организаторам предстояло решить много проблем. Любой неверный шаг на Северщине, где слишком хорошо знали Лжедмитрия I, мог погубить начатое дело. Было найдено единственно верное решение. Лжедмитрий II сразу же ушел в тень и старался как можно реже появляться на людях. К подданным он обращался только письменно. Опасаясь за свою жизнь, царик, как писал М. Харлинский, на свое ложе клал русского слугу, а сам ночевал у него или у М. Меховецкого[413]. Вынужденное затворничество Лжедмитрия II породило немало толков и вызвало у современников подозрения, что известие о его появлении в Стародубе — очередные беспочвенные слухи. В августе 1607 г. польские послы, обычно получавшие в столице достаточно много информации, не смогли разузнать о нем ничего определенного[414].
Вопросом жизни и смерти для И.М. Заруцкого и М. Меховецкого стало создание в Стародубе новой повстанческой армии, которая позволила бы им обеспечить безопасность Лжедмитрия II и помочь осажденным в Туле. Сразу же после празднеств, организованных 12 (22) июля 1607 г. по случаю объявления «царя Дмитрия» в Стародубе, Лжедмитрий II обратился с окружными грамотами к жителям Новгорода-Северского, Чернигова, Путивля, Могилева, Орши, Мстиславля, Кричева, Минска[415]. География распространения посланий самозванца показывает, откуда прежде всего И.М. Заруцкий и М. Меховецкий рассчитывали получить помощь. И.С. Шепелев, опираясь на данные нарративных источников и частных разрядов, пришел к выводу, что население северских и украинных городов сразу же принесло присягу самозванцу[416], но это не совсем верно. Большинство жителей северских, польских городов, Тулы, Калуги, Астрахани, некоторых рязанских пригородов с лета 1606 г. активно поддерживали повстанческое движение и еще тогда подтвердили присягой свою верность «царю Дмитрию». В действительности речь, по-видимому, шла не о новом «отложении» этих земель от Василия Шуйского, а о признании в шкловском бродяге «чудом спасшегося царя Дмитрия». С этим не все обстояло гладко. Людские ресурсы территорий, занятых повстанцами, как показывают данные о гарнизонах некоторых городов, были весьма ограниченны. В конце XVI — начале XVII в., по подсчетам Р.Г. Скрынникова и В.И. Ульяновского, к Путивлю были приписаны 107 детей боярских, 501 самопальщик, 200 стрельцов; к Новгороду-Северскому — 104 сына боярских, 53 пушкаря и пищальника, 43 стрельца и 104 казака; к Чернигову — 300 воинов; к Моравску — 70 воинов; к Стародубу — 107 детей боярских, 150 стрельцов; к Почепу — 50 стрельцов; к Валуйкам — 150 стрельцов и казаков, 12 пушкарей; к Ельцу — 150–200 детей боярских, 600 казаков, 200 стрельцов; к Калуге — 248 детей боярских; к Козельску — 82 сына боярских; к Белеву — 110 детей боярских; к Орлу — 129 детей боярских и 287 служилых людей по прибору[417]. Мобилизации в войска Лжедмитрия I, Ивана Болотникова, Лжепетра истощили эти и без того ограниченные мобилизационные возможности северских, польских, заоцких городов. В связи с этим показательны данные об изменении численности служилых людей в г. Воротынске. В 1604 г., по сведениям Росписи русского войска, в войска из этого города было призвано 105 детей боярских. В январе 1609 г. воротынский осадный голова Иван Манцев смог записать на службу всего лишь 14 человек[418]. Буквально накануне появления самозванца после ряда неудач и в связи с походом Василия Шуйского на Тулу наметился отход уставших от гражданской войны служилых людей от повстанческого движения. В своей грамоте из Алексина в Москву 29 июня (9 июля) 1607 г. царь известил своего среднего брата Д.И. Шуйского, что «многие дворяне и дети боярские всех Сиверских городов» явились в его стан под Алексин вместе с брянскими воеводами кн. Г.Б. Долгоруким-Рощей и Е. Безобразовым и принесли повинную. В. Шуйскому «добили челом» жители Ряжска, воеводы Лжепетра И. Л. Клобуков-Масальский, кн. Ф.П. Засекин, Л. Фустов и др.[419] Пытаясь привлечь служилых людей на свою сторону, Лжедмитрий II, как видно из немногих сохранившихся грамот, подтвердил все прежние пожалования и льготы Лжедмитрия I северянам и начал раздавать новые. К примеру, он признал жалование первого самозванца старицам путивльского Никольского монастыря на выделение келий и корма[420]. В августе 1607 г. рославльский городовой приказчик Остафий Селеванов по распоряжению царика выделил вдове Офимье Масловой с невестками и внучатами «на прожиток» поместье Остапковичи с деревнями[421]. Но эти меры мало что изменили[422]. Вопреки мнению И.С. Шепелева, признание самозванца в занятых повстанцами городах и селах отнюдь не было всеобщим и безусловным. Как отметил весьма осведомленный автор Баркулабовской летописи, взрыв энтузиазма появление самозванца вызвало только у низших слоев общества[423].
410
413
List M. Charlińskiego do K. Radziwiłła (?) 9 (19) października 1607 г. // Отдел рукописей Научной библиотеки Украинской Академии наук во Львове (ОР НБУАН). Ф. 5. Ossolineum. № 1388. Л. 70–71.
414
Письмо М. Олесницкого Сигизмунду III 29 июля (8 августа) 1607 г. // Архив русской истории. М., 1993. Вып. 3. С. 171–173.
415
List Dmitra Fałszywego do Mogilewa 12 (22) lipica 1607 r. // ОР НБУАН. Ф.5. № 168. Л. 527–527 об.; Новый летописец // Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). СПб., 1910. Т. 14. С. 76; Баркулабовская летопись // ПСРЛ. М., 1975. Т. 32. С. 192.
416
Новый летописец. С. 76;
417
418
Роспись воротынцев, записавшихся у осадного головы Ивана Манцева 3 (13) января 1609 г. // Архив Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН (АСПбФИРИ РАН). К. 124. Собр. С.В. Соловьева. Оп. 1. Ед. хр. 231.
419
Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею (ААЭ). СПб., 1836. Т. 2. № 76. С. 169. Факт перехода дворян Северщины на сторону правительства, как заметил Р.Г. Скрынников, подтверждается данными, полученными польскими послами. (Указ. соч. С. 227).
420
Челобитная старицы Путивльского Никольского монастыря Марфы Лжедмитрию II о жаловании // Дополнения к Актам историческим, издаваемым Археографической комиссией (ДАИ). СПб., 1846. Т. 1. № 156. С. 269.
421
Масловский архив // Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском университете (ЧОИДР). 1916. Кн. 2. Отд. 1. С. 74–75.