Тушинское войско не успело отойти от столицы на безопасное расстояние, как сразу же распалось: Хруслинский и Яниковский двумя полками ушли в Калугу, к «царику». Остальные полки, донские казаки Заруцкого и тушинский русский табор направились к Волоку Ламскому, чтобы обойти с севера Можайск и выйти на Смоленскую дорогу. Но под Иосифовым монастырем они застряли надолго…
Князь Роман Рожинский лежал в маленькой келье Иосифова монастыря на жёстком, убогом топчане завзятого анахорета [4]и бредил. Уже вторые сутки он был без сознания, бессвязно что-то кричал, грозил кому-то, а то ругался и богохульствовал. И келья содрогалась, глотая эти звуки, а то как будто затыкала уши…
Полковой лекарь Франц Касинский не отходил от него и ожидал, когда наступит, наконец-то, перелом. Казалось, вот-вот начнёт спадать жар, князь перестанет метаться и всё уляжется. Тогда можно будет и выспаться.
Франц уже устал от бессонных ночей и, сидя на низенькой лавочке, клевал носом. Изредка он вздрагивал от беготни дворовых слуг, непрерывно меняющих мокрые холодные тряпки, прикладывая их к пылающему лбу князя.
Франц подошёл к постели, пощупал у князя пульс, приложил ко лбу руку, озабоченно промолвил: «М-да!» – и присел рядом.
– Ян, где твоя голова, обормот! – вскричал Рожинский и что-то нечленораздельно зашептал.
– Успокойся, тихо, тихо… – наклонился над ним Франц, поправил съехавшую набок подушку.
Рожинский схватил его за руку и притянул к себе.
– Я же хотел… – обдал он лекаря горячим дыханием. – И с кем увяз!.. Сам метишь?.. Вижу, вижу – боишься! Не усидишь! Димитрий-то, может, был природным?.. Не знают это… А может, он сын Батория?.. На царство руку поднять!.. Дух слаб, на то не хватит… Слаб, слаб… – зашептал он, как будто засыпая.
Франц попробовал было освободиться из его цепких пальцев: но не тут-то было.
– Нет, нет, не уходи! – снова быстро заговорил Рожинский. – Я попробую! Это стоит… Ты слаб, не осилишь!.. Ишь как перекосило! Ты же завидовал ему? Да, да… Мелкий… И это съело тебя. А ну-ка, вспомни, из-за чего под Троицей сцепились?.. Вот, вот – затрепетал! Вспомнил! Ха-ха!.. Ничего-то нам не досталось. Слава и та ушла к нему!..
Франц подозвал слуг и велел держать князя за руки. Он разжал ему рот и влил маленькой ложечкой горького кардамонового масла, затем рейнского вина с корольковой солью.
Вскоре Рожинский затих, уснул. Франц устало вздохнул и вышел из кельи. Но радость его была преждевременной. Вечером у князя снова пошёл жар, и он метался в бреду всю ночь. К утру жар спал, и князь успокоился: тихо, молча, навсегда вытянулся он на узком монашеском ложе в тёмной крохотной келье, конечном пристанище его мятежного духа.
Выполняя последнюю волю гетмана, Станислав Мнишка с его племянником Адамом Рожинским отправили его тело в Польшу для погребения в родовом склепе.
Глава 4
Шуйские
Дружинка и Ивашка, два мальчишки лет тринадцати, вышли со двора и направились в сторону Сретенских ворот. Идти было далеко, но они были готовы выдержать и больше, только чтобы не пропустить то, от чего заранее захватывало дух. Им хотелось хоть одним глазком взглянуть на войско Скопина, которое было на пути к Москве и, по слухам, сегодня должно было подойти к стенам города.
С утра день выдался ясным. Яркое солнце слепило глаза, а под ногами хрустел ледяной коркой снег. Вскоре солнце начало припекать, снег размяк, и идти стало тяжело.
– Э-эй, поберегись! – раздался вдруг крик, и рядом с мальчишками пронёсся верховой.
Из-под копыт коня брызнули комья мокрого снега и с головы до ног заляпали Дружинку.
– Что ты делаешь-то, харя! – погрозил тот маленьким кулачком вслед коннику.
– Дружинка, берегись! – истошно вскрикнул Ивашка и толкнул приятеля к забору какой-то усадьбы.
И вовремя… Мимо них на рысях прошла сотня стремянных стрельцов с протазанами, затем прошла ещё одна.
– Во дают! – воскликнул Ивашка, не сводя восхищённого взгляда с красных кафтанов, белых берендеек и самопалов, притороченных у сёдел стрельцов.
– Пошли, чего разинул рот! – пихнул его в спину Дружинка. – Нам ещё далече!
К Сретенским воротам Земляного города Дружинка и Ивашка подошли к полудню, когда на церквушке, что стояла как раз напротив ворот, ударили четыре раза.
Напирая, толпа вытолкала Дружинку и Ивашку за ворота Сретенской заставы, пронесла за Земляной вал и разметала на широком поле, как половодьем щепки.
– Ух ты! – чуть не с плачем вырвался Ивашка из давки с изрядно помятыми боками.
В толпе ему порвали зипунишко, и где-то там остался кушак.