Жизнь у Григория Валуева была переменчива, но, в общем-то, укладывалась в одну колею. И одна из таких перемен началась с первым ударом набатного колокола в то памятное для всей Москвы раннее майское утро…
Со многими другими, такими же дворянами и боярскими детьми, оттеснив в сторону копейщиков Маржерета, он бегал по палатам царского терема. И они никак не могли найти самого Димитрия. И он помнит, как потом полетел и мгновенно взбудоражил всех крик: «Нашли, нашли!.. У Борисова шутовского городка! Под стеной!..»
Масса служилых увлекла его на этот крик, и он оказался со всеми на подоле, у кремлевской стены, где их остановили стрельцы. Те окружили какого-то человека, лежавшего на земле, выставили мушкеты и никого не подпускали к нему.
Он присмотрелся, узнал Димитрия.
В одной белой нательной рубахе, с потным, искажённым от боли лицом, тот полулежал на боку, с тревогой взирал на толпу, изредка бросая полные надежды взгляды на стрельцов.
Валуев встретился с ним глазами и смутился, не зная, что делать: перед ним был царь…
Толпа колыхнулась, стала напирать на стрельцов, и те, угрожая, подняли мушкеты: «Не при, собака, а то вдарю!»
– Стрельцы, отдайте его нам!
– Царь – не видишь, что ли?!
– Обманщик!.. Вор!..
– Бояре идут! Шуйской!..
Настороженно бросая взгляды на толпу, подошли Василий Шуйский и Голицын. С ними был и окольничий Михаил Татищев. Шуйский и Голицын, в окружении боевых холопов и большой группы дворян, выдвинулись вперёд из толпы и оказались прямо перед стрельцами, позади которых виднелась на земле фигура самозванца…
Василий Голицын, возбуждённый и решительный, почему-то затоптался на месте, затем тесно прижался к Шуйскому и закричал, не глядя на самозванца и больше обращаясь к толпе:
– Стрельцы, почто не пускаете народ?! Не даёте суд праведный вершить!
– То ж государь!..
– Какой такой госуда-арь! – завопил Шуйский, голос у него сорвался: «Кха-кха!..»
А рядом с ним как-то странно задвигался Голицын, заскакал бочком к самозванцу, ближе, ещё ближе, уже сжаты кулачки, и вдруг он взвизгнул:
– Гришка, Расстрига, вор!
– На то Бог судия! – ответили стрельцы.
– Глас народа – Божий глас! – находчиво ввернув знакомое Шуйский, и его от злости передёрнул озноб…
– Не подходи, не поглядим, что боляре, стрелять будем! – вскинули стрельцы мушкеты на него и Голицына.
– Братцы, да что с ними толковать! – закричал Валуев. – Выжжем стрелецкий посад!.. Опустошим, если не выдают полячка!
Толпа заволновалась и двинулась в сторону ворот с явным намерением привести угрозу в исполнение.
– Стой, глянь, бегут!.. А ну, хватай его – крути!..
Отчаянные смельчаки ринулись за разбегающимися стрельцами. Другие же бросились на самозванца.
Валуев увидел, как на того навалилось несколько человек, заломили ему руки и потащили к терему. Там его бросили на ступеньки высокого крыльца и обступили, задышали злобно, перекошенные:
– Говори, говори, кто таков?!
– Димитрий я! Димитрий! Знаете же, знаете!..
– Врёт!.. Вор! Обманщик!.. Таких царей – вон сколько у меня на дворе!
– Еретик!.. И жёнка латынянка!..
А кто-то уже кулачищем его – хрясь!.. И его рубашку, белую, опрыснуло кровушкой!.. И ногами, ногами его!..
И Гришка, размазывая красные сопли, заползал по земле и страшно заскулил:
– Марфу, царицу спросите! От чистого сердца скажет… вашу мать!.. Димитрий я!.. Сво-олочи-и!.. Богом спасённый!..
– Давай, давай – бей! Ишь как заворовался! – вырвалось у Валуева.
Он уже не соображал, что происходит, захваченный непонятной злобой к поверженному человеку, который к тому же ещё и сопротивляется.
– Люди, негоже так! Не по-христиански – душу отымать зазря! – раздалось из толпы.
– А вдруг Димитрий?! Как тогда?! Ведь государь же! Зови старицу!.. Не дадим без неё вершить суд! Послать за ней!
– А ну, дуй в Вознесенский: скажи старице, что тут делается! Если он её, пускай спасает! Давай, пока не поздно! Народ лютует – изверился!..
Несколько человек бросились в сторону Фроловских ворот, к Вознесенскому монастырю.
У Василия же Шуйского заныло в груди при одной только мысли о недавних мучениях на Лобном. Тогда лишь милость той же старицы Марфы отвела от него топор… «А теперь, если Вор вывернется, то уже никто не спасёт!..»
«Кончать, только кончать!» – мелькнуло у Голицына, и он подал знак Валуеву.
Григорий понял его, сунул под кафтан короткую пищаль и протиснулся вперёд. Кто-то, тесня, надавил сзади на него, и он оказался рядом с самозванцем.