— У кошек есть запас жизней, в которых можно исправить свои ошибки! Исправить и изменить все, что угодно! — едва не закричала Нэм, с трудом сдерживаясь. — А у меня всего одна жизнь! И я прожила половину, а то и больше! Охотницы не живут долго. Понимаешь?! Это вы можете сегодня жить одним, завтра другим, выбирать себе новые цели. Много ошибаться, многого добиваться. Проиграл в этой жизни — выиграл в следующей. Умер — ожил после кошачьего ритуала. Умер твой товарищ — не беда, скоро воскреснет, — она всплеснула руками, и жиденький суп расплескался по промерзшей земле. — А я так не могу! Я умру не на время, не в шутку, понимаешь? И они, — махнула она рукой в сторону города Ангелов, — тоже не понарошку умрут, а взаправду! Тебе легко рассуждать! Да вам всем, кошкам, легко с нами воевать! Мы умираем раз и навсегда, а вы — еще восемь раз после нас. Как ты думаешь, почему Кайно вас так ненавидит и так боится? Почему Охотницы боятся Райгу до такой степени, что к вам в лагерь со мной только половина отряда пошла?
— Люди всегда боятся того, чего не понимают.
— А еще они боятся тех, кто с легкость делает то, о чем они мечтают — легко и будто играючи. Люди ненавидят тех, кто топчется по их мечтам, будто они ничего не стоят. Вы одним своим существованием растоптали все мечты Кайно. То, что для нас — недостижимая и невозможная мечта, для вас — обыденность.
— Но мы не виновны в том, что родились кошками. И не пытаемся ущемить вас нарочно, — как будто извиняясь, произнес Тай.
— Ты — нет, — усмехнулась Нэм. — Но не все кошки такие. Ты знал, что в отрядах Охотниц и Охотников почти нет кошек? Знаешь, почему?
Тайгон честно мотнул головой. Он мог предположить, но не стал об этом задумываться.
— Потому что, попав на обучение, маленькие кошки и коты любят бахвалиться тем, что они не боятся смерти. Все остальные боятся, а они — нет. Как если бы нам обоим нужно было попасть стрелой в яблочко, только у меня одна попытка, а у тебя — все девять. Вы одарены Богом. По-настоящему одарены, а не как ангелы, которые «божьи» только на словах. И вам это ничего не стоит, вы родились такими. Шисаи одарены Богом вдвойне — всего лищб кошки, а родные дети Самсавеила имеют только две пары крыльев, и не более того.
— Но мы…
— Даже ты смотришь на меня немного снисходительно. Потому что я младше, слабее. Но и это, поверь мне, уже честь. Большинство ваших смотрят на нас свысока.
— Я думаю, ты преувеличиваешь, — вздохнул Тайгон и покачал головой. — Просто вы все чувствуете себя неполноценными рядом с нами, вам неуютно, и вы приписываете вину за это нам.
— Мы чувствуем зависть. И поэтому кошек из охотничьих отрядов выгоняют. Они не уживаются с другими, а один кошачий отряд уже был.
— «Был»?
— Да, они перегрызлись и разбежались. Видимо, вам, чтобы существовать вместе, нужен кто-то как Райга, иначе никак, — с легким презрением дернула губой Нэм.
— Но ты же понимаешь, что кошки не всемогущи, — хмыкнул Тай. — Более того, мы уже дважды проиграли вам. Кошки проиграли Феликсу — херувиму, узнику Имагинем Деи. Кошки проиграли Люцифере — немного безумной ангелице. И это были все те же самые кошки, с теми же самыми девятью жизнями и «благословением» Самсавеила, шисаи. Мы были точно такими же, как и сейчас. Да и вы были — точно такими же, охотницами, Ангелами. Вы победили нас дважды, первый раз — забрав власть, второй раз — отняв свободу, сделав нас волчьими рабами. Как-то же вам это удалось.
— Но то были легенды! Феликс, Люцифера — ты сам-то подумай, о ком говоришь! «Таких больше не куют» — как говорит Берингард.
— Такие есть всегда. И всегда будут, — с полной уверенностью отчеканил Тайгон.
— Значит, в этот раз «такие» среди вас.
Тайгон шумно выдохнул и посмотрел в сторону. Нэм прислонила миску к губам, вдыхая носом слабый грибной аромат. Супа почти не осталось.
— Ты тоже ненавидишь нас? — подал голос Тайгон. И не успела Нэм открыть рот, как добавил. — Впрочем, я знаю, что нет. Но не знаю, почему.
Нэм пожала плечами:
— Я из прошлого поколения Охотниц, до реформы Люциферы. Но ты и так знаешь. Я не помню свою семью. Меня воспитывали Магистры, а потом еще и Берингард. Он заменил мне отца, хоть и немного поздно в моей жизни. Он говорил, что никого и никогда нельзя ненавидеть просто так, ни за что. Ненависть — только в ответ на ненависть. А лучше без нее вовсе. Кошки ничего мне не сделали, не обидели меня, не навредили. Мне не за что вас ненавидеть. Я просто стараюсь относиться к вам так, как вы относитесь ко мне. Я ко всем так стараюсь относиться. Меня так учил Берингард, и я считаю, что так и правильно.
Тайгон удовлетворенно хмыкнул:
— А теперь твоя главная дилемма — всем воздать по заслугам. Но воздать всем справедливо не получится. При этом сделать лучше еще и для себя — ноша непосильная.
Нэм коротко кивнула:
— Теперь понимаешь?
Тайгон кивнул:
— Мой ответ все тот же. Придется либо выбрать, чем пожертвовать, либо пожертвовать абсолютно всем, что у тебя есть. Возможно, даже единственной жизнью.
#32. Тридцать монет
— Я думаю, перевязки с мазями уже не нужны, — Райга наблюдал, как медичка перебинтовывает его руку поверх затянувшихся швов.
— Вот как будете сами кого-то лечить, так и решайте, когда что не нужно. А вас лечу я! — Ирма клыком надорвала край бинта и, разделив его на два полотна, завязала у запястья.
Райга улыбнулся.
— Спасибо. Хорошая работа.
Ирма на секунду замешкалась, продолжая держать края бинта, и смущено пробормотала:
— Это не моя заслуга. Тут очень богатый сад.
Райга кивнул:
— Сад Ясинэ всегда считался лучшим.
Ирма помогла ему одеться, а после — подняться с футона.
— Где Тора?
— Сторожит серафима внизу, — медичка указала на выход и принялась ногтями счищать подсохшую мазь с ладоней.
Райга кивнул и, немного прихрамывая, вышел из шатра.
Погода в горах всегда переменчива. Утром везде был туман — будто молоко, руки в полуметре от глаз не видно. Сейчас уже прояснилось — холодный ветер разогнал зацепившиеся за горы облака. Райга поднялся по ступеням в кошачий храм и под перестук топоров прошел через весь огромный зал. Рики и Винс чинили крышу, и солнечные мыши постепенно исчезали с гранитных плит полов.
Спустившись по ступеням в нижний храм, Райга остановился у ворот.
Лиловое яблоко теперь всегда находилось в стальной кроне, возле каменных статуй горел священный огонь, и едва слышно шумели священные воды.
Посреди зала был растянут лиловый купол, будто сотканный из паутины. Он мерцал, искрил и шел волнами. Лиловая энергия перетекала по нему и едва слышно шумела — как шумит вода, стекающая по стене, как шумит листва при слабом-слабом ветре. Но этот звук, будто пульсация вен, будто шум качаемой сердцем крови — невозможно не услышать.
У купола сидела Тора — в кимоно и тугом корсете, а на плечах — хаори. Она мелко дышала, насколько могла со сломанными ребрами, и пристально следила за куполом. Райга сел рядом с ней — молча. Лысый хвост, изрезанный татуировками, волной скользнул по полу и обернулся вокруг его хвоста. Райга обернул свой хвост вокруг ее, обнимая. И они продолжили так сидеть, связанные хвостами.
А в куполе недвижимым сидел сам Бог. Не дышал — ему не нужен был воздух. Не смотрел, глаза были закрыты — ему они были не нужны, чтобы видеть. Не хотел пить, не хотел есть, не хотел спать.
Самый необычный пленник. Он только сидел и думал о чем-то своем. Слушал биение своей клетки, чего-то ждал.
Райга тоже слушал, как шумит купол. И чувствовал, как это биение отзывается в нем — пронизывающе, пробирающе до самых костей и жил.
— Ты тоже это ощущаешь? — тихо спросила Тора, поворачиваясь к нему.
— Да, — кивнул Райга.
— Купол питают наши силы. И он продержится ровно столько, сколько мы сами сможем его держать.