— Но раз мое предложение тебе не по вкусу, то так тому и быть, — Райга убрал руки и, отступив, развернулся на лапах, царапнув когтями плиты.
— Я согласен.
— И никто из моих шисаи не пожертвует и жизнью. Твои крылья будут принесены в жертву, а я проведу ритуал, помогая тебе вернуть к жизни Еву, — Райга обернулся.
— Быть посему, — кивнул Самсавеил.
И Райга выхватил бо и вытащил его из каменных плит.
Купол стал опадать, рассыпаясь на тысячи маленьких огоньков, будто звезд.
Самсавеил подошел ко все еще мерцающей паутине.
— Но я буду все так же бессмертен и всемогущ, — усмехнулся он, протягивая руку и касаясь купола.
— Я знаю. Но мне нет до этого никакого дела, если ты не тронешь шисаи, — кивнул Райга.
— Быть посему, — кивнул Самсавеил, и они пожали руки сквозь осыпающийся купол.
***
Тора встревоженно вертела в руках обнаженный клинок бо и не спускала глаз с Самсавеила. Тайгон сидел напротив — через две кристальные ванные, полные священной воды, и тоже следил за происходящим.
Райга же вел ритуал, и его татуировки горели ярче кристаллов.
Самсавеил стоял над одной из ванн и бережно гладил свои отрубленные крылья, покоящиеся под водой. Словно прощаясь с ними. Словно извиняясь перед ними.
Верховный шисаи же говорил слова ритуала, выставляя по периметру второй ванны, с кристаллами Евы, самые древние из всех артефактов.
Кристальное яблоко из Райского сада. Маленький детский череп из покоев императрицы Изабель. И сердце со дна священного озера.
Все три легли на свои символы по краю ванны. Все три связались между собой нитями, будто паутиной. Вторя им, засияли и символы другой ванны.
Райга связал лиловыми путами крылья Самсавеила и бросил нити в ванну с кристаллами, соединяя их, создавая путь. Крылья вспыхнули, будто объятые огнем, и тысячи мелких песчинок стали собираться воедино.
Верховный шисаи сел между ними и, закрыв глаза, погрузился в ритуальную медитацию.
На долгие минуты, часы и дни.
Направляя священную энергию и собирая с ее помощью саму личность Евы. По песчинкам, по крохотным кристаллам соединяя мертвое тело.
Одиннадцать суток глубоко под землей были похожи каждым своим часом и каждым мгновением, слившись в одно непрерывное время.
И когда Ева открыла глаза, мир замер, пораженный ее пробуждением.
***
— Радость моя! — Самсавеил бросился к Еве, но она остановила его взглядом.
— Я тысячи раз просила тебя оставить меня, — тихо проговорила она, поднимаясь в ванной. — Я тысячи жизней бежала от тебя, — прошептала она, перешагивая за борт, и воздух удержал ее с прочностью камня. — Я умоляла тебя беречь вверенный тебе мир.
Она взмахнула рукой, и вода вокруг нее обняла ее белоснежными одеждами в размашистых брызгах крови. Как в тот самый день. И руки ее окрасились алым. И лицо ее, в мельчайших багряных брызгах, исказила печаль.
— Но ты гонишься за мной, будто привязанный. Ты даешь мне бессмертие, думая, что одариваешь, — она покачала головой. — Но мне ничего этого не нужно.
— Пойми меня, — тяжело вздохнул он. — Я…
— Ты не можешь понять даже их. Но требуешь, чтобы я понимала тебя? — хмыкнула она. — Нет, мой милый Элоах. Твоя доброта для меня обернулась лишь злом.
Самсавеил в ответ зло посмотрел ей в глаза:
— Но ты бросила меня! Что мне оставалось делать? У меня нет никого, кроме тебя! А они, — махнул он рукой на кошек, — просто пешки, они слишком слабы, слишком глупы и наивны. А их жизнь даже умноженная девятикратно, слишком коротка.
— Потому ты и один, мой мальчик, — Ева покачала головой. — Ты не видишь в них тех, кем они являются. Для тебя они не ценнее вещи. Просто куклы на ниточках. И ты забываешь, что они точно такие же живые, как ты сам.
— Только ты можешь понять, что я испытываю. Какую ношу я несу, — он прижал руки к груди и болезненно поморщился. — А теперь ты бессмертна, ты и только ты сможешь понять меня и быть равной мне.
Ева улыбнулась:
— Ты так и не понял. Это тебе стоит быть равной им. И только тогда ты поймешь.
Он, опешив, лишь замотал головой.
— Повзрослей. Ты так и остался тем мальчишкой, что смог добраться до престола.
— Но мне нужна ты!
— Нет, — мотнула она головой. — Ты все можешь сам. Ты — всемогущ, мой милый. И все, что тебе мешает — это я. Память обо мне.
Вдруг поняв, к чему она клонит, он сделал шаг назад.
— Ты не посмеешь…
Она только печально вздохнула.
— Ты не посмеешь!
И она заговорила, и голос ее зазвенел струнами небытия:
— Забудь обо мне. Позабудь Еву и все, что нас связывало. Словно этого не было никогда. И живи дальше. Так, как искренне хочешь ты, — она перевела дух. — Так я хочу…
— Нет…
— … Так я велю…
— Нет!
— Вместо довода будь моя…
— НЕТ!
— … воля!
Он замер, будто громом пораженный. Помотал головой, будто сопротивляясь проклятию, и болезненно улыбнулся.
— Знаешь, Ева, — тихо сказал он. — Я пока еще помню тебя. И помню все, что когда-либо нас связывало. И я не прощаю тебя.
— Это честно, — кивнула она.
— И я хочу, чтобы ты хоть на мгновение, но почувствовала всю ту боль, что чувствовал я веками, когда искал тебя. Вот это — будет честно, — горько усмехнулся он.
Самсавеил рукой обвел алую кровь на ее одежде и руках.
— Мы же с тобой помним, чья она. И помним, почему тогда ты так осерчала. Я надеюсь, твои чувства были так же сильны, как мои.
Она сжала в мокрых от крови руках платье, измазываясь еще сильнее.
— И мы оба знаем, что он жив, — улыбнулся он. — И мы оба знаем, что ты наверняка хочешь встречи с ним. Но…
Она шагнула назад.
— Да, ты все верно поняла, — с усмешкой кивнул он.
И теперь уже его голос звенел и жег.
— Увидя его — не узнаешь; услышав — не признаешь; если кто укажет на него — забудешь; найдешь его сердце — не вспомнишь; коснешься его — не признаешь; заговорив с ним — не узнаешь. Ты вовек его не сыщешь. И никто тебе не поможет. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля. Прощай, Ева. И вечно помни обо мне. Ты заслужила.
#38…и все через сердца проходят наши
Самсавеил ушел.
Без крыльев.
Без оков.
Без воспоминаний о Еве.
Он бесшумно поднялся по ступеням, обвел взглядом вбитые в плиты копья, изнутри которых иногда вырывался тихий стрекот, и равнодушно прошел мимо них.
— Я провожу его на всякий случай, — Тайгон торопливо поднялся со своего места и последовал за ним.
Ева, разом обессилев, рухнула на подломившихся ногах. Райга подхватил ее у самого пола и бережно усадил на холодные мокрые плиты.
— Ушастая, — бросил он через плечо, — принеси новую одежду и еду. Что-нибудь легкоусвояемое.
И Тора убежала, сорвавшись с места.
Верховный шисаи, оставив Еву, убрал с борта ванны детскую черепушку, сердце и яблоко — все они вернулись в старый ларец. Подойдя ко второй ванне, он провел рукой по воде — от шести крыльев всемогущего не осталось даже пера. Знал ли, всезнающий, когда лечил их, что ему придется расстаться с ними навсегда? Хорошие были крылья.
Он зачерпнул рукой воду и поднял ее на уровень глаз. Священная вода, всегда имевшая лиловый оттенок, после ритуала стала совершенно прозрачной. Райга удивленно хмыкнул и выплеснул ее обратно.
Во второй ванне тоже была обычная вода.
Ева провела рукой по белоснежному кимоно. Кровь расползлась по мокрой ткани, окрасив его в кроваво-розовый. И черные паучьи руки смотрелись на нем чужеродными. А вот волосы, как смоль, были будто те же самые — тяжелые и толстые от краски и странно пахнущие лавандой.
Согнув и разогнув пальцы, Ева задумчиво покачала головой — пальцы шевелились, будто на шарнирах, и на каждое движение внутри них что-то чавкало.
Тора сбежала по ступеням, громко клацая когтями, всучила брату одежду и закрытый котелок, от которого тянуло жаром огня, и бросилась в объятья Евы. Охватила ее, вжала в себя, уткнувшись в плотный ворот.