«Я в порядке», сказал Ангело, поставив ногу ближе к выходу из траншеи и осторожно попытавшись встать на нее, стараясь не вскрикнуть, когда боль оказалась сильнее, чем он ожидал. «Серьезно, со мной все нормально».
Рядом разорвался еще один снаряд, с оглушительным взрывом. Бесконечный шум боя способен свести с ума. Такова одна из боевых задач любого обстрела: вывести противника из себя, заставить его нервничать.
Ничего другого не оставалось, кроме как сражаться, пытаясь уцелеть, пока руководство Сопротивления не предпримет каких-то реальных действий. Но как только он об этом подумал, он тут же понял, что уже слишком поздно. Они смогут продержаться какие-то минуты, максимум несколько часов, если им повезет. Скоро стемнеет, однако атаки, вероятно, продолжатся. А даже если и наступит затишье, они все равно считай побеждены. Они не смогут продержаться несколько дней, пока руководство Сопротивления не придумает, как им помочь — или, может, оно уже было готово пожертвовать ими. Чего стоят их жизни, подумал он. Какую ценность представляет собой эта территория, на которой они сохраняли верность ополчению Джона Коннора?
Пока кричали люди, стреляя в ответ из автоматов, пулеметов и гранатометов, черный пес Ангело (помесь) по кличке Кукулькан держался на удивление спокойно. Он был прекрасно приучен сидеть всю перестрелку, не паникуя. Лишь одно заставляло его бешено лаять: появление Терминатора. Однако в этом сражении никаких Терминаторов не было: человек воевал с человеком, в старой, как мир, борьбе за территорию и власть, насчитывающей тысячи веков.
Из туннеля, связывавшего их траншею с другими, к ним пролезла Рамона Васкес, этот туннель вел в глубокий бронированный бункер, который много лет назад построил здесь еще Рауль Техада. Рамона была горячо предана делу Джона Коннора в его былой борьбе против «Восставшей Армии Освобождения». Ее отец руководил этой армией повстанцев, той, какой она была вначале, лет тридцать назад, но он присоединился к Сопротивлению, когда его войска впервые потерпели здесь поражение — попытавшись было атаковать эту эстансию. Многие бойцы «Восставшей Армии» (из числа ветеранов), их сыновья и дочери поддержали генерала Коннора, но вот другие возродили ее прежнее название и старые амбиции на власть и славу в этом регионе.
Рамона протянула руку к Кукулькану. Собака обнюхала ее, не выразив особого интереса и не издав ни звука.
«Ну что там у вас?», спросил Ангело. «Есть успехи?»
Она энергично покачала головой. «Я разговаривала с Габриэлой Техадой. Она находится в Нью-Йорке на какой-то встрече с генералом Коннором. Я сказала ей, что если от нас не будет никаких известий после сегодняшней ночи, это будет означать, что мы все взяты в плен или убиты. Она всё поняла — я сказала всё яснее ясного».
«Она нам как-нибудь может помочь?»
«Она ничего не обещает».
«Проклятье! И так уже слишком поздно. Это ужасно, мы в безнадежном положении».
«Знаю», сказала Рамона. Стрельба и обстрел не прекращались. «Я же сказала тебе… я не могла выразиться яснее».
«А ведь когда-то это были ее владения. Полагаю, что они ей принадлежат вплоть до сих пор».
«Мы не единственные, кого атакуют. Она говорит, что у них нет верных частей, которые можно отправить к нам. Нам придется держаться самим».
Это показалось чьей-то мрачной шуткой. Вот это уже действительно означало «сражаться до последнего». «Ладно», сказал Анджело. «Они махнули на нас рукой».
«Знаю». Она еле заметно криво улыбнулась. «А что же они еще могут сделать?»
«Не тролль меня».
Новые снаряды стали бомбить каско — минометный обстрел и так уже превратил значительную его часть в обломки. Когда-то это был внушительный двухэтажный особняк, выстроенный из серого камня. До Судного дня он был окружен садами, лужайками и рощами деревьев, но наступила ядерная зима, а за ней и первые вооруженные столкновения с полевыми командирами и боевиками, которые появились в Южной Америке. Вслед за ними появилась еще более страшная угроза: машины Скайнета, продвигавшиеся на юг из бывших США, через горы Южной Америки и джунгли, превратившиеся в нечто причудливое и ужасное.
После 1997 года каско подверглось разрушениям и затем неоднократно восстанавливалось и ремонтировалось. Теперь это было уродливое здание, а ведь когда-то это было изящное и изысканное поместье. Перестроенное в грубом камне, теперь оно было похоже на суровую серую крепость. То, что теперь от него осталось, словно припало к земле под небом, сквозь которое едва проникал свет, даже в полдень, окруженное километрами засушливой почвы — печальные остатки того, что некогда являлось плодородными аргентинскими пампасами. Километры их некогда богатых пастбищ с трудом теперь могли предоставить возможность наскрести на существование в рамках натурального хозяйства.