— Вы и в этом хотите мне помочь? — засмеялся Элефантов. — Может, вы мой настоящий отец, бросивший несчастного младенца и терзаемый муками совести?
— Нет, интерес к тебе у меня чисто деловой. Ты — генератор идей. У тебя материалов и задумок на три диссертации. Многое ты отбрасываешь как побочный продукт, хоть он тоже может быть полезен. А мой сын сейчас — аспирант второго года, и дело у него не клеится. Понимаешь, о чем речь?
Семен Федотович внимательно смотрел Элефантову в глаза.
— Услуга за услугу, баш на баш и квиты? И как вы представляете мою помощь? Консультации, занятия по индивидуальному графику, снабжение полученными мной данными?
— Нет. Я хочу заключить с тобой договор, — рука Семена Федотовича нырнула во внутренний карман пиджака. — При Олеге можно, он свой. Ты полностью сделаешь Василию диссертацию, а я помогу тебе всем, чем надо, и кроме того…
Семен Федотович вынул из кармана записную книжку и сунул в руки Элефантова.
— Это компенсация затрат времени и сил.
Элефантов непонимающе посмотрел на Семена Федотовича, увидел отвисшую челюсть Ореха и понял, что держит не записную книжку, а пачку денег в банковской упаковке.
Все, что говорил до сих пор Полковник, было чепухой на постном масле, и предложение его являлось совершеннейшей нелепицей, стопка сотенных купюр призвана была перевести дело на твердую почву реальности, но получилось наоборот.
— Здесь десять тысяч, должно хватить, — Семен Федотович говорил обычным своим уверенным тоном, как будто не первый раз заключал договор о написании диссертации.
— Ты, наверное, никогда в жизни не держал в руках столько денег?
— Я столько и не потратил за всю жизнь, — выдавил из себя Элефантов.
— За скорость и качество будут надбавки.
Неужели он это всерьез? Бредятина!
— А научный руководитель, контроль за подготовкой работы, общественность, советы, оппоненты…
Как будто кто-то другой говорил за Сергея, притом не то, что следовало.
— Это мои печали.
По логике вещей Элефантов должен был оскорбиться неслыханному нахальству проходимца, пытающегося купить его мозг, мысли, способности. Но абсурдность ситуации только усугублялась баснословностью предложенной суммы, и Элефантов не воспринимал происходящее как реальность.
Тугая пачка в его руках не расценивалась, как обычно расцениваются деньги, это было нечто абстрактное, чуждое, пугающее — кусок того тайного мирка, в котором обитают Семен Федотович и ему подобные.
Вместо возмущения Элефантов ощутил брезгливость и инстинктивно бросил пачку на стол.
— Нет уж, это вы не по адресу.
Избавившись от денег, Сергей почувствовал облегчение, к нему вернулось самообладание и обычный сарказм.
— Обратитесь лучше к Алику, по глазам вижу — согласится!
Орех догнал его на улице и, не утруждая себя подбором изысканных выражений, высказал все, что он думает о не привыкших к большим деньгам, а потому неполноценных чистоплюях, не умеющих удержать то, что само падает в руки.
— Ты можешь только по ведомости получать? Да? Ну, так столько ты никогда не заработаешь!
— Посмотрим. А вдруг?
Элефантова забавлял неподдельный гнев Ореха, он остро ощущал сейчас свое превосходство и над ним, и над ошалевшим от неожиданности Полковником, и над всеми этими кичащимися не праведно добытым богатством дельцами.
Они копошились где-то там, далеко внизу, а он чувствовал себя великаном, которому нипочем любые ухабы, рытвины, завалы на прямом, отчетливо видимом пути.
Человеку не дано заглядывать в завтрашний день, и Элефантов не знал, что все переменится, окружающий мир потеряет определенность очертаний, станет расплывчатым и обманчивым. Полутона и оттенки вытеснят любимые цвета, а сам он превратится в маленького издерганного человека, путающегося в бесконечном лабиринте вопросов, на которые нет однозначного ответа, и что он позавидует незыблемости жизненной позиции, четкости принципов и ясности цели у себя сегодняшнего.
И уж, конечно, он не знал, что его поступки, даже чувства и мысли станут предметом расследования по уголовному делу.
Глава девятая
РАССЛЕДОВАНИЕ
Пухлая папка с материалами о покушении на убийство гражданки Нежинской была все равно что пустая. Возможности пополнить ее новой информацией исчерпаны. В таких случаях остается одно: идти вглубь, перелопачивать заново факты, события, анализировать слова, жесты, искать достоверное объяснение мотивов, устранять неувязки, неясности.
В диспетчерской станции «Скорой помощи» я узнал, что записи вызовов хранятся две недели, после чего стираются и пленки вновь поступают в оборот. Узнал я и то, что свободного времени и лишних рук у сотрудников нет, поэтому архивные поиски вести некому. Впрочем, последнее не явилось для меня неожиданностью, скорее наоборот — подтвердило, что я поступил предусмотрительно, взяв с собой двух внештатников.
Пока ребята перебирали гору потертых коробок с кассетами, я отправился в клинику мединститута, где лежала Нежинская после аварии. В толстой истории болезни меня интересовало одно: как она представила причину травмы? Ничего нового: попала под автомобиль на Фонарной улице.
Мне захотелось плюнуть и бросить эту линию как бесперспективную, но, вспомнив Старика, точнее его слова о том, что отличает профессионала от дилетанта, я поехал в травматологический пункт городской больницы. Полистав журнал регистрации, нашел нужную запись: «Нежинская М. В. — автомобильная авария на 14-м километре Загородного шоссе. Диагноз: ушибы, закрытая черепно-мозговая травма, подозрение на сотрясение мозга. Выдано направление на госпитализацию».
Я тут же позвонил в дежурную часть ГАИ. На этот раз осечки не произошло — авария на Загородном шоссе нашла отражение в журнале учета происшествий, по данному факту в возбуждении уголовного дела отказано, материал проверки сдан в архив. Все начинало становиться на свои места.
Если еще магнитофонная запись в «Скорой помощи» оправдает мой интерес…
И надо же — оправдала. Пленка зафиксировала торопливый мужской голос:
"Срочно приезжайте к раненой, сильное кровотечение… Запишите: Нежинская Мария, адрес… ". Диспетчер, как и положено, спросил, кто говорит, но звонивший уже положил трубку. Постороннему человеку, случайно встреченному потерпевшей на лестничной площадке, но знающему ее имя, фамилию и адрес, представляться явно не хотелось.
Я поручил внештатникам переписать вызов на портативный кассетник, а сам поехал в ГАИ и получил проверочный материал по факту аварии на Загородном шоссе.
Протокол осмотра места происшествия и схема к нему. Все понятно — машину занесло на повороте, водитель затормозил, но поздно — вылетели на обочину и врезались в столб.
Протокол осмотра транспортного средства: «Москвич-2140», рулевое управление и тормозная система исправны, разбита правая фара, смяло крыло, выбито лобовое стекло".
Акт освидетельствования водителя на алкоголь — остаточные явления, накануне вечером пил шампанское, авария произошла в шесть утра, все сходится. Объяснения участников.
Хлыстунов Эдуард Михайлович, тридцать лет, музыкант оркестра «Дружба»: «Я со своей знакомой Нежинской провел выходные на базе отдыха, в понедельник рано утром мы возвращались в город, так как Марии надо было идти на работу. Стоял туман, и я не заметил поворота… Накануне мы пили шампанское, но я был совершенно трезв. Только ушибся о руль, в медицинской помощи не нуждаюсь…»
Нежинская Мария Викторовна пояснила то же самое, только добавила:
«Претензий к Хлыстунову я не имею, от госпитализации отказываюсь».
Справка травмпункта со знакомым уже диагнозом.
Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела: «Поскольку тяжких последствий не наступило, потерпевшая не желает привлечения водителя к ответственности, а материальный ущерб причинен самому Хлыстунову, ограничиться применением мер административного воздействия…»
Вот так. В деле появляется новый фигурант, о котором не упоминала ни сама Нежинская, ни люди из ее окружения. Хлыстунов — музыкант, характеризуется положительно, ранее не судим, но что-то в его установочных данных настораживает, причем непонятно, что именно и почему… Проживает по улице Речной, 87, кв. 8. Этот адрес и задевает какую-то зарубку в памяти, вызывая смутное беспокойство.