Элефантов бросил конверт в ящик и больше о нем не вспоминал.
Сияющий Орехов принес радостную весть: приехал Семен Федотович и готов «отгрузить хрусты», можно прямо сегодня.
— К черту! — ответил Элефантов. — Я передумал продаваться.
— Дурак, продаются все! Не обязательно за деньги: должность, квартира, почести, женские ласки — что угодно может служить разменной монетой!
Орех даже охрип.
— Разница лишь в цене. Десять тысяч — достаточная сумма, чтобы тебя стал уважать каждый, кто об этом узнает! Обычно продаются гораздо дешевле!
— А по-моему, женщина называется продажной независимо от того, за сколько ее купили. И я не желаю уподобляться этим!..
Орех поднял руку.
— Подумай хорошо, Сергей! Десять штук тебе никогда не заработать.
— Плевать мне на твои десять штук, — устало сказал Элефантов. — И на всех, кто продается, кто покупает и кто в этом посредничает.
Орех побагровел.
— Тогда какого черта ты морочишь голову солидным людям?! Из-за тебя и я попал в глупое положение! С какими глазами я приду к Полковнику?! В общем, так, — он перевел дух. — Больше я с тобой никаких дел не имею! А ты сядь перед зеркалом и подумай, что у тебя есть и что ты потерял!
Вряд ли Орехов предполагал, что Элефантов последует его совету. Итог коротких размышлений оказался убийственным: в активе не было ничего! Ничего…
Вспомнился давно прочитанный в фантастическом сборнике необычный по сюжету рассказ: атомная война — нажата роковая кнопка, вспыхнул ослепительный шар, и все кончено… Но в мертвой пустыне чудом уцелел крохотный кусочек жизни. Не атомное убежище — обычная вилла, тонкие стены, зловещий мутный свет проникает сквозь покрытые радиоактивной пылью стекла, но люди внутри живы. Смертоносное излучение не может им повредить, потому что они защищены Светлым Кругом любви и счастья. Их воля и любовь мешают невидимой неуловимой смерти проникнуть внутрь дома, поэтому опасней жестокого излучения любое сомнение, недоверие, недостаток любви… У Элефантова тоже был свой Светлый Круг, в котором он чувствовал себя защищенным и неуязвимым. Но любовь он предал, волю потерял…
«Здесь нет моей вины: рок, судьба… И необыкновенно сильное чувство к Марии».
"Найти себе оправдание проще всего, — возразила вторая половина его "я". — Нежинская тоже легко объяснит себе бессердечие и жестокость отсутствием чувств к тебе, влечением к кому-нибудь другому, да мало ли чем еще. А как ты оправдаешься перед Галиной? И Кириллом?"
Предательство не имеет смягчающих обстоятельств, Элефантов это прекрасно понимал, и возразить ему было нечего. Мелькнула мысль о зеленом чехле в шкафу. Традиционный конец банкротов…
Несколько раз звонили из головного института Калина и его зам, оставляли и без того известные Элефантову телефоны, просили с ними связаться.
Он собирался сделать это со дня на день, но каждый раз откладывал: не знал, о чем говорить и на что соглашаться, в его жизни царила полнейшая неопределенность и еще жила надежда на восстановление отношений с Марией.
Как-то после работы Марию встретили Еремина и Угольникова, оживленно болтая, они пошли рядом — броские, яркие, нарядные. Элефантов с Дореевым отставали шагов на пятнадцать, Сергей с болезненной чуткостью улавливал слова и фразы, обостренной интуицией восполнял пробелы, когда проехавший автомобиль или громыхающий трамвай заглушал звонкие голоса.
Марту и Веру пригласили в ресторан какие-то парни, но их трое, и они попросили прихватить подружку для комплекта. Марии предлагалось дополнить компанию, чтобы развлечение было полноценным.
Предложение знакомиться с посторонними мужчинами для ресторанного веселья должно было оскорбить Марию. К тому же она до предела занята, страдает от головных болей и каждую свободную минуту спешит провести с сыном. Элефантов был уверен: откажется, дав понять, что такое времяпрепровождение не для нее.
Но Мария соглашалась идти в ресторан, ее интересовал только один вопрос: что собой представляют предполагаемые спутники и можно ли будет «убежать в случае чего».
Еремина и Угольникова в один голос заверили: «Ребята хорошие, убегать не захочешь…» Мария засмеялась и сказала, что доверяет мнению подруг.
Подслушанный разговор просветил Нежинскую как рентген. Знание правил постыдных игр, в которых уход из ресторана домой является запрещенным ходом, готовность следовать этим правилам, делить красиво сервированный столик с незнакомыми мужчинами, получающими право требовать ответных услуг, — все это не оставляло места иллюзиям.
Спирька был прав. С ней действительно может переспать каждый. Почему бы и нет? Если отсутствует фильтр чувств, разборчивости, взыскательности… Каждый. Кто захочет. И кто может оказаться полезным. Или вызовет ответное желание. Или просто будет достаточно настойчив. Почему бы и нет? С ее пониманием «свободы», взглядами на «друзей», со свободными подружками, считающими семью помехой и имеющими отдельные квартиры.
От боли в душе Элефантов скрежетал зубами.
Между делом лечь в постель с новым «другом» для нее так же привычно, как сходить в кино. Ни бури эмоций, ни трепетного волнения, ничего. Она не сохранит привязанности, не строит планы на будущее, не договаривался о свиданиях. Спарились и разбежались. Но в пухлой, исписанной записной книжке остаются координаты партнера. Так хороший хозяин прячет в кладовку найденный гвоздь, гайку, шайбу — когда-нибудь пригодится.
Она чрезвычайно практична, тут Спирька тоже прав. «Друзья» подобраны, как инструменты в мастерской, разложены по возможностям: продукты, промтовары, стройматериалы, железнодорожные билеты, «фирменные» вещи, транспорт, индпошив — и так далее, на все случаи жизни. Не беда, что они забыли про нее, позвонит — вспомнят, охотно окажут требуемую услугу и переспят с ней еще разок. Она для них такой же инструмент, как и они для нее, а когда обе стороны придерживаются одинаковых правил, нет поводов для разногласий и обид.
Правда, некоторые, имеющие такую же склонность к слюнтяйству, как и он сам, не могут или не хотят забыть ее и зачисляются в действующий резерв: постоянно крутятся вокруг, оказывают услуги, из кожи вон лезут, чтобы угодить… И получают иногда то, что для них так много значит, а для нее ничего не стоит. И радуются объедкам с чужого стола, хотя выглядят смешными и жалкими.
Элефантов вспомнил Васю Горяева, визиты которого к Марии представлялись теперь совершенно в ином свете. Был ли он в действительности несчастным влюбленным? И так ли уж безуспешно добивался взаимности? Они посмеивались над ним, и Мария смеялась тоже, но были дни, когда она отпрашивалась с работы на несколько часов — к врачу, портнихе или куда-то еще…
Тогда Элефантов еще не подозревал, что может стоять за подобными отлучками, и потешался над Нежинским, который, не заставая жену на месте, с явным беспокойством расспрашивал, где она и когда придет. Н-да… Как он теперь понимал это волнение!
Да и многое стало понятным. Как пелена с глаз! Элефантов прозрел.
Он приписывал ей мысли, которые никогда ее не посещали, и чувства, которых она никогда не испытывала, находил сложность в натуре простой, как кафельная плитка.
Прекрасная Дама… Гордая, честная, бескорыстная… Идиот, Господи, какой идиот! Но как можно было не видеть очевидного? Ну понятно: в любимой женщине легко отыскать те черты, которые хочется. И все-таки… Ведь он до определенного времени сомневался, но потом поверил ей во всем и сразу. Элефантов вспомнил их первое объяснение в больнице, и забытый с детства спазм обиды бессовестно обманутого, верящего в идеалы мальчика перехватил горло. Слова, жесты, слезы — все было ложью. Тебе нужна тонкая ранимая натура? Пожалуйста, получай! Хочется иметь единомышленницу, думающую так, как ты? Бери, не жалко! Рецепт прост: правильные слова да немного артистизма…
Она не особенно старалась, решающую роль играло его собственное воображение. И все же фальшь ощущалась, расхождения между словами Марии и ее поступками накапливались и приводили его в смятение, а каждая попытка выяснить отношения натыкалась на явное раздражение и неподдельную злость. Еще бы! Ведь своими глупыми притязаниями на любовь, верность он посягал на весь ее уклад! Хотел лишить многочисленных нужных инструментов, лишить права знакомиться с кем и где она хочет, права с кем хочет кататься на машине и ложиться в постель…