Не слишком-то благожелательное дополнение, но впечатление оказалось обманчивым. С того самого момента, когда Рокхилл, восхищенно воззрившись на лицо миледи, взял ее руку и со старомодной учтивостью поднес к своим губам, не приходилось сомневаться, что вечеринка придется Вдовствующей по вкусу.
Приезд Оверсли совпал по времени с приездом Броу, и в приветственной суматохе никто не заметил, как Адам и Джулия простояли, взявшись за руки, дольше, чем это принято, и Джулия шепнула:
– Это была не моя затея!
– И не моя, – ответил он приглушенным голосом. – Ты знаешь, я не мог бы… нет: нужды говорить тебе… – Он остановил себя и стиснул ее руку, прежде чем отпустить. – Только скажи, что тебе лучше! Думаю, страдания того мига на приеме будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
– О; не нужно, чтобы это было так! Я больше тебя не опозорю, обещаю! Мне говорят, что мы привыкнем, забудем, что между нами ничего не было, кроме дружбы. Я должна пожелать, чтобы ты был счастлив. – Ты можешь быть счастливым?
Ответом ей было едва заметное покачивание головы. Она чуть улыбнулась:
– Нет, сердце у тебя верное. Я только хочу, чтобы ты был доволен.
Говоря это, Джулия отвернулась от него к Лидии, которая, подойдя, сказала:
– Так рада тебя видеть, Джулия. Сколько, лет, сколько зим! Я столько тебе должна рассказать!
Адам отошел, чтобы уделить внимание приехавшим гостям, и лишь некоторая жесткость в его лице выдавала, что он испытывает напряжение. Лидия, которая как школьница восхищалась Джулией, болтала с ней без умолку, и Джулии все казалось интересным и веселым. Адам слышал ее серебристый смех и радовался, потому что к боли – оттого, что она настолько близко, – присоединялась осознанная боязнь, что она позволит своей чувствительности возобладать над воспитанием и опять поставит их всех в неловкое положение. Он спрашивал себя, имеет ли Дженни, безмятежно беседующая с лордом Оверсли, хоть отдаленное представление о том, какому испытанию она подвергла его и Джулию. Казалось, она этого не сознает; потому что, когда ей случалось встретиться с ним взглядом, ее глаза не таили никакого подозрения, а только едва заметную дружескую улыбку. Казалось, она приятно проводит время; и это хотя и разводило их еще дальше в разные стороны, но избавляло от другой тревоги: на собрании у его тетушки и леди Бриджуотер застенчивость превращала ее в неловкую гостью, но в ее собственном доме все было по-другому. Ему вовсе не требовалось следить за ней зорким глазом в готовности помочь ей при затруднении в разговоре или напоминать об обязанностях хозяйки: она чувствовала себя вполне уверенно, поскольку в течение многих лет была хозяйкой в отцовском доме и привыкла принимать гостей.
Обед, который вскоре подали, был превосходен; и, поскольку для обсуждения имелось несколько животрепещущих тем, интересных всем, беседа не иссякала. Главной среди них была помолвка принцессы Шарлотты с принцем Оранским, поскольку ходили упорные слухи, будто принцесса пошла на попятную, и это, естественно, стало предметом всеобщего интереса. Предполагались различные причины разрыва, но Рокхилл, который, как один из частых гостей Карлтон-Хаус, был, вероятно, более осведомленным, чем кто-либо из присутствующих, сказал, что, по его разумению, разлад случился из-за вопроса о домицилии: принц рассчитывал, что его жена станет жить в Нидерландах; принцесса же, являвшаяся прямой наследницей английского трона, имела твердое намерение остаться в своей собственной стране. Эту решимость после всестороннего обсуждения одобрили, но Дженни оставалось лишь сказать, что это весьма странно, когда регент хочет спровадить своего единственного ребенка в чужие края.
– Да, в самом деле! – согласилась леди Оверсли. – Это просто удивительно!.. Но думаю, он ей очень нравится. – Тут она поняла, что ее подвел несдержанный язык, и воскликнула совсем уже невпопад:
– И это напомнило мне, Адам, о том, что тебе предстоит занять свое место! Оверсли говорил буквально на днях – не так ли, любовь моя? – что должен тебе об этом напомнить.
– Да, полагаю, что предстоит, – согласился Адам. – Мой дядя говорил со мной об этом накануне вечером. Он сказал, что отправится вместе со мной и подскажет, что мне полагается делать, когда я там окажусь, – потому что я, к стыду своему, не знаю! – Он увидел, что Дженни находится в полном недоумении, и улыбнулся ей, пояснив:
– В палате лордов, дорогая, у меня есть место, и я должен присягнуть, или что-то в этом роде. Я не обязан произносить речь, нет, сэр?
– О нет! – заверил его Оверсли. – Конечно, Нассингтон – человек, который поручится за тебя, вот только…
– Но это не тот человек, необходим другой! – возразил Броу. – Обратись к моему отцу, Линтон!
Вдовствующая выразила свою поддержку. Она отчетливо помнила, как покойный виконт сетовал на торизм лорда Нассингтона, и соответственно была уверена, что он очень расстроился бы, если бы узнал, что его сыну предстоит занять место под эгидой человека, поддерживающего правительство. Затем она рассказала, слегка переврав, анекдот, рассказанный ей отцом, о вечеринке, устроенной миссис Кру во время больших парламентских выборов, на которой гости носили синие и светло-желтые банты, что было как-то связано с генералом Вашингтоном. Или с мистером Фоксом? Но так или иначе, тост был: «За настоящих синих».
– За настоящих синих и миссис Кру, мэм, – поправил Броу, хорошо подкованный в исторических хрониках вигов. – Отец часто рассказывал мне эту историю. Принц предложил сказать ей тост, и она с ходу ответила: «За настоящих синих и всех вас!» Приняли очень хорошо.