Свет истины! Дорогу освети,
И мир, и жизнь, и душу возврати
Тем искренним, чей путь прямой суров,
Отрекшимся от блага двух миров,
Труждающимся, страждущим в тиши,
Чтоб не погас живой огонь души;
Тем, что в огне сожгли свою хырку
И не злоумышляли на веку;
Которым ни мечеть, ни майхана,
Ни Кааба святая не нужна!
Все ведают они! Но в их глазах
Вселенная — соломинка и прах.
Настанет день — и мирозданья сень
В небытии исчезнет, словно тень.
Им эта мысль сердца не тяготит,
Живая мысль их зеркалом блестит.
В том зеркале горит желанье их,
Любимой лик — и с ней слиянье их.
Той мысли земнородным не вместить,
Лишь грань той мысли в сердце может жить.
И в каждой грани — вечно молодой
Лик отражен красавицы одной.
И ты в какую грань ни бросишь взгляд,
Везде глаза волшебные глядят.
Везде глаза прекрасные того,
Кто смысл и суть живущего всего.
И те, кто видел это, лишь они —
Суфии подлинные в наши дни.
Они несут свой путеводный свет,
Всем заблудившимся в долине бед.
Они, как Хызр, отставшего найдут
В пустыне и к кочевью приведут.
По зоркости вниманья своего
Они — как братья Хызра самого.
Под их дыханьем даже Хызр святой
Нам кажется зеленою травой.
Источник вечной жизни Хызр найдет
В слезах, что по ланитам их течет.
Пыль их сандалий зренье исцелит,
Их слово камень в злато превратит.
Пред гневом их бессилен небосвод
И круг планет, что род людской гнетет.
В их цветнике всегда цветет весна,
Как два листка, там солнце и луна.
Они — в пути, и пот на лицах их
Непостижимее глубин морских.
Как многозначно содержанье слов
В благословенном строе их стихов!
Суфий сидит в углу — чуть виден сам,
А ходит по высоким небесам.
В иклимах мира их путей черта
От всякой ложной мудрости чиста.
На светлом том пути — ристанье их,
В делах и мыслях — состязанье их.
Их ночи жаркою мольбой полны,
Чтоб сонмы верных были спасены.
Путем пророка следуют они,
Его лишь волю ведают они.
Слезами веры путь свой орося,
Они идут — награды не прося.
Под бурей не сгибаются они,
В беде не содрогаются они.
Смиренны, без надежды на эдем,
Лишь к истине стремятся сердцем всем.
Любовь их только к истине одной.
Нет во вселенной истины иной.
О ищущий жемчужину любви,
О ней к глубинам вечным воззови!
ГЛАВА XXX
ПЯТАЯ БЕСЕДА
О щедрости
ГЛАВА XXXI
Рассказ о Хатаме Тайском
Спросил Хатама некий человек:
«О славный муж, я прожил долгий век,
Но кто же равного тебе найдет,
С тех пор как ты простер ладонь щедрот!»
Ответил: «Я под сень шатров моих
Созвал однажды всех людей степных.
Чтоб изобильна трапеза была,
Барашков я зарезал без числа.
На том пиру мне душно стало вдруг.
Я вышел в степь, гостей покинув круг.
И на тропе глухой, среди песков,
Увидел старика с вязанкой дров.
Под этой тяжестью сгибался он,
Кряхтя, на посох опирался он.
Вся хижина телесная его
Шаталася от бремени того.
Так, что ни шаг, он тяжело вздыхал
И, останавливаясь, отдыхал.
Я был взволнован видом этих мук
И ласково сказал ему: «О друг,
Твой непосилен груз! Тебя язвит
Колючек ноша, как гора обид,
Ты — житель степи — видно, не слыхал,
Что здесь у вас Хатам с шатрами стал,
Что он, дабы в сердцах посеять мир,
Всех, злых и добрых, звать велел на пир?
Сбрось ты колючек ношу с плеч долой!
В цветник добра, на пир идем со мной!»
Мое волненье увидал бедняк;
Он улыбнулся мне и молвил так:
«Цепями алчности окован ты,
На шее у тебя — петля тщеты.
На башню благородства никогда
Не вступишь ты — не знающий труда.
Поверь: мой тяжкий труд не тяжелей,
Чем иго благодарности твоей.
И лучше мне трудом дирхем добыть,
Чем от Хатама стадо получить!»
И не сказал в ответ я ничего,
Склонясь перед величием его».
* * *
О Навои! Будь сердцем щедр во всем, —
Да будет сам Хатам твоим рабом!
Дай чашу, кравчий, щедро нам служи,
Пример Хатаму Тая покажи!
Мы бедны. Не на что купить вино,
Тебе лишь море щедрости дано!
ГЛАВА XXXII
ШЕСТАЯ БЕСЕДА
О благопристойности
ГЛАВА XXXIII
Рассказ о стыдливости Ануширвана[16]
В дни юности своей Ануширван
Любовным был недугом обуян.
Он от любви своей изнемогал,
Но в тайне ото всех ее держал.
И, мукою великой истомлен,
Свиданья, наконец, добился он.
В дворцовом цветнике, в тени ветвей,
Он встретился с возлюбленной своей.
И руку он к любви своей простер;
Но, видя, что глядит она в упор,