Когда же утро землю озарит,
Чертог царя являет гнусный вид:
Как будто рать в сраженье полегла,
Распластаны упившихся тела.
Уже намаз полуденный вершат,
А в замке царь, вельможи, войско спят.
Едва проснутся, бросятся опять
Последнее у нищих отбирать.
Все взыщут, не оставят ни зерна:
Мол, пополненья требует казна!
Казну пополнят, а ночной порой
Опять — и шум, и гам, и пир горой.
Когда бесчинству царь дает пример,
Бесчинствуют вельможа и нукер.
Вот так проходят ночи их и дни;
О будущем не думают они.
Пророка и халифов четверых —
Ты вспомни, заступивший место их!
Где у тебя закон? Где правый суд?
К чему твои поступки приведут?
По воле бога ты султаном стал —
А ты народ измучил, обобрал!
Молитва, пост завещаны тебе,
А ты привык к веселью и гульбе.
В самозабвенье дни твои пройдут…
Опомнись! Вспомни: грянет грозный суд!
И ужас смерти обоймет тебя;
Никто в ту пору не спасет тебя.
Не шахом, жалким прахом станешь ты.
Как из пучины зла воспрянешь ты?
Когда ты жизни грань перешагнешь,
Ты знай, что там пощады не найдешь.
Раскайся, справедливость прояви,
Себя для жизни вечной оживи!
Твое насилье, низость и разврат
Земле и небу вечному претят.
Раскайся же отныне навсегда!
Трудись! Страшись грядущего суда!
Хоть никакой не волен человек
Не совершить греха за долгий век,
Хоть совершенства полон только тот,
Кто создал мир и многозвездный свод,
Но ты, порой невольно оступясь,
Раскайся, о прощении молясь.
И коль невольно утеснил людей,
Воздай им тут же милостью своей.
И должен ты, как свет во тьме, светить,
Все души справедливостью пленить.
Как солнце, луч над миром простирай,
И подданным своим любовь являй!
Ту доблесть, что жила в былых царях,
Хранит один победоносный шах!
ГЛАВА XXVII
Рассказ о султане и старухе
В те дни, когда Победоносный шах
С врагами царства пребывал в боях,
Нукеров верных сотни две всего
Сопровождали шаха своего.
В сраженьях каждая его стрела
Смертельной для противников была.
Аллах возвел его на шахский трон,
Что был его отцами утвержден.
Когда в свою столицу он вступил,
Он двери справедливости открыл.
Он истребил насилие и гнет,
Украсил город от своих щедрот.
При нем исчезли ересь и разврат,
И стал опорой правды шариат.
Дабы столицу осмотреть кругом,
Султан однажды выехал верхом.
И некая старуха подошла
И крепко за полу его взяла.
«Эй, шах! — кричала, плакала она.—
Передо мною на тебе вина!
Ты справедлив. Так пусть же призовут
Тебя ответчиком на правый суд!»
А царь: «Не дрогну, жизнь тебе отдав,
Когда твой иск но шариату прав!»
И вот на суд к исламскому кази
Пришли — старуха и султан Гази.
Был весь народ смятеньем обуян,
Когда, как подсудимый, сел султан.
Они сидели, словно Заль и Сам,[14]
Открытые земле и небесам.
Старуха начала: «Когда в боях
Сначала отступал великий шах,
В отряд, что двинулся против него,
Неволей взяли сына моего.
Он кипарисом был в саду моем,
Единственным на ниве колоском.
Но царь убил кормильца моего…
Мечом он в битве зарубил его!»
Судья ей: «Для признания вины
Мне два живых свидетеля нужны».
Старуха молвила: «Я приведу
Двух очевидцев правому суду».
А царь: «Вину свою я признаю.
Все так. Я зарубил его в бою».
Судья сказал: «Иль кровью заплати
За кровь, или потерю возмести!»
Султан ответил: «Я, без дальних слов,
По шариату жизнь отдать готов!»
Мешок динаров золотых открыл
И меч старухе плачущей вручил;
Сказал: «Казною жизнь не возместить,
И ты вольна мне голову рубить.
В бою убил я сына твоего,
Но жизнь тебе отдам за жизнь его!»
Потупила старуха скорбный взгляд,
Увидев тот прославленный булат.
В смятении, она к ногам царя
Упала, так сквозь слезы говоря:
«Мой сын против тебя пошел на бой,
Я за тебя пожертвую собой!
Меня теперь ты с миром отпусти,
Коль я виновна, мне вину прости!»
Так у всего народа на глазах
Явил святую справедливость шах.
Старуха-мать от мести отреклась,
От денег — ради чести — отреклась.
Но сам султан ей сына заменил,
Безмерно он ее обогатил.
Своим вниманьем, как небесный Заль,
Утешил, сколько мог, ее печаль.
* * *
Забудь обиды жгучие свои
Пред блеском солнца правды, Навои!
Эй, кравчий, дай мне верности фиал,
Чтоб верности цветник не отцветал!
Вина мне! Выпью радостно его
За справедливость шаха моего!
ГЛАВА XXVIII
ЧЕТВЕРТАЯ БЕСЕДА
О лицемерных шейхах
Эй ты, обманщик, дармоед в хырке,
Чей крик с утра мне слышен вдалеке!