– А кто же против – то. Учитесь. А кто бабаю-то поможет? Он один всё крутится, крутится. Как будто ему одному надо. Раньше как. Все собрались и построили мечеть-то, что вот здесь стояла, через дорогу. А сейчас, не дозовёшься никого. Все заняты, – недовольно проговорила Марзия, глядя на сына, которому шёл уже немалый год.
Он был занят дочерью.
– А что Саркина-то дочь пишет?
– О нас. Как мы появились здесь, в Усолье. И что пишет-то. Кому надо это? Вон Зигфридка хор открыл и то хорошо. Придёшь, попляшешь, и что ещё надо. А тут, одна писанина. Так ведь ещё и верить не будут. Скажут, что мы соврали всё. А мы ведь много лет хранили всё. Вот и сиди и думай, что ей ответить. Она вон про булгар каких-то тоже пишет. А кто его знает? Может и права, – она вздохнула, но сидела и смотрела телевизор, как будто эта, Алкина писанина, ей была тяжёлым грузом, – Нас ведь не спрашивали сильно-то. Не согласны веру церковную принять, пошли отсюда и всё. Вот и здесь мы. Кто ругался, а кто и нет. Бунт устроишь, и тебе же наподдадут. Будешь потом сидеть. Ибрагимка-то почти слепой был потом уже. Умрём все скоро. Смотришь, то один туда, то другой. Никому нет дела до похорон даже. Как хоронить и то не знают. Алка, вон приходила, говорит, что мы неправильно даже хороним-то. Надо, говорит, камни – плиты ставить над могилой-то, как у мусульман, настоящих. А мы всё, по-русски.
– А что, мы, не правильно что ли хороним-то? Ведь всегда так хоронили. Молитву отчитаем, а там хаир всем бабушкам и всё. А потом через семь дней поминаем.
– Так вот, говорит, что какие-то учёные писали, что булгары мы. В каком-то 8 веке нам ислам навязали, а мы и живём до сих пор. Все ведь безграмотные были. Вот и сослали нас всех сюда. При царе, Александре. Указ его не выполнили и катитесь к своим, к китайцам-чингизам.
– А что, бунт был? Он ведь был в тридцатом году-то? А она что-то про Ибрагима говорит. Он же раньше прибыл сюда. Это Бектимирка наш пришёл позже. После бунтов, каких-то…
… Собрался народ – татарин на сходку, разговор у них был, серьёзный. Зачитали им указ и все, кто куда. Взбунтовались они.
– Не желаем со своих земель идти в чёрную даль. Где это мы должны теперь жить-то? – кричали мужики старосте, что стоял возле дома.
– А чем мы плохи-то здесь-то? Чем прогневали царя-то? Ведь мирно живём. Как надо. Исправно, – уже разгневаннее кричали другие, наступая на него, – Ты же ведь здесь староста. Ты и решай про нас. Как так? Ты то, остаёшься, а нас куда-то. Сам-то что, не едешь? Нас всё гонишь.
– Нет, не должен наш народ жить на русской земле татарином, исламом. Русские земли-то ведь это. Нам они достались после Чингизхана. Сами знаете. Врага далёкого и лютого. И кто знает, кто вы? Бунтари и всё. Не наши. Вот и другие люди говорят, что чужие вы, не наши, – пытался успокоить мужиков деревенский староста, который был назначен им же, народом, для решения всех их же проблем.
Бабы вой подняли. Сидят вдалеке и наблюдают за разговором. Нельзя им на глаза появляться-то. Платком глаза потрут и опять молчат. Голоса не имеют среди мужского разговора.
– И-и, что – й то мы делали такое, что нам нельзя больше жить-то здесь. Наш хлебушка, наш скот. Где это мы будем жить-то, далеко так?
Мужики в душегрейках и тюбейках подвинулись ближе к старосте, брови нахмурили, кулаки сжали, ругаются. Аллахом проклинают его, старосту.
– Мы тебя здесь для чего ставили? Чтобы ты нас перед царём и губернатором защищал. А ты… – кричали одни.
– Ты нам скажи, почему это мы должны уехать отсюда? Вот ты же, грамотный. Всё знаешь. Обскажи нам, про эту саму грамоту-то, что справный мужик привёз нам о ссылке.
Староста ушёл в дом и оттуда не появлялся, чем ещё больше разгневал татар.
– Ну, что мужики, делать-то будем? Не хотят мужики уезжать. Ой, что-то надумают ещё. Как бы ни пошли, на власть-то, – помолчал староста, посмотрел на всех, тревожно и когда вышел на улицу, отвечал уже тише, – Тише, вы, сказано, ведь. Кто не согласен с указом Царя Александра, тот будет отнесён к ссыльным и закован в кандалы, как бунтовщик.
Расходились мужики по своим домам, разочарованные. Ведь хлеба были здесь у них свои, ремёсла. Скот, резать его, что ли. Куда девать-то всё. Бунтовать! Решили мужики, бунтовать!