Переминаюсь на пороге, откашливаюсь, представляюсь:
— Здравствуйте, следователь Романов.
Девушка тут же опускает ресницы, а я подхожу ближе и устраиваюсь на стул рядом с кроватью.
Всё внутри меня трепещет. Она же остаётся спокойной и безмолвной. Я пытаюсь сделать несколько усилий, чтобы заговорить, но голос так и застывает на устах. Однако я всё же прерываю молчание, пытаюсь говорить ровно.
— Могу я задать вам несколько вопросов? — и не услышав ответа продолжаю. — Как вас зовут? Сколько вам лет? Где проживаете?
— Рания, 19 лет, живу здесь, — безучастно и тихо отвечает она, не поднимая на меня глаз.
Моё сердце бешено колотится внутри.
— Можете рассказать, что произошло с вами? Как вы сюда попали?
Замечаю, как девушка сжимает простыню в кулачки и закусывает нижнюю губу.
— Вы помните, что с вами случилось?
Она кивает.
— Можете рассказать?
В ответ лишь молчит.
— Хорошо, давайте всё же постараемся вернуться в тот день, как вы провели его? Где были?
— Я задержалась в институте, — начала она осторожно. — Маршрутки долго не было, и я пошла пешком, — голос Рании настолько тихий и робкий, что могу дышать через раз, чтобы расслышать.
— Далеко от института?
— Четыре остановки.
— Что было потом?
— Они стояли в переулке, — голос её дрожит. — Стали приставать… Я хотела побыстрее уйти, но ко мне подбежал один… скрутил руки… — всхлипывает.
Она закрывает руками лицо, начинает плакать.
Я протягиваю руку к ней, чтобы погладить, но тут же убираю, словно прикосаюсь к огню. Раскаяние и сожаление дергают за нервные струны.
Набираю в легкие воздуха:
— Сколько их было?
— Двое.
— Сможете опознать?
Рания пожимает плечами.
— Их было только двое? Больше никого?
— Был еще один… молодой.
Сердце замирает.
— Его помните?
— Нет.
— Ни имен, ни телосложений? Адрес не узнаете?
Но на все последующие вопросы она лишь отрицательно качает головой, не поднимая ресниц, плачет.
В это время в палате появиляется медсестра, напоминает, что мне пора уходить. Я спешу к выходу, но перед тем, как захлопнуть дверь, оборачиваюсь, смотрю на Ранию. Она не смотрит на меня, плачет.
Теперь каждый мой день начинается с посещения Рании в больнице. Её уже перевели из реанимации, и я лично прошу для неё отдельную палату. Забота о ней уже не входит в мои обязанности, но я сам желал этого. Она теперь тоже, кажется, привыкает к моим визитам, но каждый раз скромна, застенчива и не многословна. Из общения с ней, я узнаю, что она мусульманка, уже несколько лет круглая сирота и воспитывается одной только бабушкой. Глядя на эту милую девушку, я не хочу верить в то, что с ней приключилось. При ней я чувствую стыд и смущение, которое я не испытывал никогда раньше.
В один из дней я задерживаюсь и прихожу к ней только в обеденное время. В этот момент я застаю её за молитвой. Поистине, это нечто изумительное: на небольшом коврике на полу она совершает земные поклоны, её тело то сгибается, то разгибается, губы шепчут что-то, ресницы опущены, лицо ровное спокойное. В конце она смыкает ладошки лодочкой и тихо-тихо о чем-то шепчет. Она говорит со своим Господом, наверное, она просит в этот момент наказать своих обидчиков. И тут сердце колет в груди. Ведь я и есть её обидчик, я посмел прикоснуться к чистому и святому существу, на которое не имел ни малейшего права. От этих душераздирающих мыслей я, стоя за дверью, издаю тихий стон. Рания замечает меня, подходит и отворяет дверь. На её чистом лице нет ни капли ненависти ко мне. На секунду я даже улавливаю её улыбку.
Мы входим в палату, она по-прежнему хранит молчание, давая возможность мне заговорить первым. Тогда я начинаю разговор с того, что расспрашиваю её про молитву, которую она совершала, и девушка охотно рассказывает мне о ней. Меня ожидает увлекательный рассказ. Я даже не ожидал узнать столько нового об исламе. Она объясняет, что молитва называется намазом и что все мусульмане, мужчины и женщины, старики и дети, богатые и бедные в одно и то же время поворачиваются в одну и ту же сторону и совершают одни и те же движения. И что главное это и есть общение с Богом. И не нужно никаких посредников, можно вот так просто взять и поговорить с Ним напрямую.
Ухожу от неё в приятном настроении и ещё долго размышляю над сказанными ею словами.
Скоро выписывают и она возвращается к своей прежней жизни. Я тоже продолжаю жить как жил раньше. Но это чувство, что мне её не хватает, съедает меня. Словно наркоман, жаждущий новой дозы, я жажду новой встречи с ней.