— Должна вам сказать, мистер Глэпторн, что мы с мистером Даунтом выросли вместе и что с вашей стороны очень жестоко глумиться над литературными творениями моего товарища по играм.
— О, я над ними вовсе не глумлюсь, мисс Картерет, — возразил я. — Я их вообще не удостаиваю внимания.
Уже совладав с собой, она поворотилась ко мне и протянула руку.
— Что ж, мистер Глэпторн, возможно, в конце концов мы с вами станем друзьями. Не знаю, как вам удалось рассмешить меня в столь скорбный час, но я рада, что вы это сделали. Однако предупреждаю: не стоит недооценивать мистера Даунта. Он человек во многих отношениях незаурядный — и очень похож на вас.
— На меня? Чем же?
— Во-первых, он исполнен решимости добиться успеха в жизни — как и вы, насколько поняла из нашего короткого знакомства. Во-вторых, мне кажется, враг из него получился бы очень опасный — как и из вас.
— В таком случае мне придется держать при себе свое мнение о его литературном творчестве. Негоже восстанавливать против себя столь опасного человека.
Уже в следующий момент я пожалел о своем ироничном тоне, ибо улыбка разом исчезла с лица мисс Картерет.
— В общем, я вас предостерегла, — серьезно произнесла она. — Я хорошо знаю мистера Даунта — лучше всякого иного, полагаю, — и повторяю вам: с такими людьми шутки плохи. Впрочем, возможно, вы знакомы не только с сочинениями сего господина, но и с ним самим?
Разумеется, я солгал: сказал, что еще не имел удовольствия свести с ним личное знакомство, но надеюсь исправить это упущение при первом же удобном случае.
Мисс Картерет подошла к окну и подняла штору.
— Какое чудесное утро, — промолвила она. — Не прогуляться ли нам?
И мы прогулялись, сделали несколько кругов по саду — поначалу мы оба молчали, но немного погодя, отвечая на мои вопросы, мисс Картерет начала рассказывать о своем детстве в Эвенвуде: как однажды она заблудилась в огромном здании и испугалась, что потерялась навсегда; а потом, с моей ненавязчивой подсказки, она поведала о страшном дне гибели своей сестры, который и поныне помнит во всех душераздирающих подробностях, хотя ей было всего четыре годика, когда маленькую утопленницу принесли во вдовий особняк. Моя спутница вновь умолкла — несомненно, мучительные воспоминания о той утрате усугубили чувство горя, вызванное жестоким убийством любимого отца. Чтобы переменить тему, я принялся расспрашивать про ее житье-бытье за границей и поинтересовался, понравился ли ей Париж. А когда она сказала, что обожает французский язык, я тотчас предложил разговаривать на французском, что мы и делали, покуда я, изрядно обескураженный беглостью ее речи, не запнулся на каком-то слове — а моя очаровательная собеседница рассмеялась над моим смущением.
— Вижу, вы не привыкли, чтобы над вами смеялись, мистер Глэпторн. Полагаю, очень и очень немногие люди превосходят вас в каких-либо отношениях, а когда такое случается, вы принимаете это очень близко к сердцу. Разве не так?
Я согласился, что в целом она права, но добавил, что в части устного французского я смиренно признаю полное ее превосходство и даже рад (здесь я ничуть не лукавил) подвергаться насмешкам. Наконец, после нескольких кругов по саду, мы присели отдохнуть на каменную скамейку и пару минут молчали, подставив лица теплым лучам осеннего солнца.
Повернувшись к мисс Картерет с намерением сказать что-то, я увидел, что глаза у нее закрыты. О, как изысканно прекрасна была она в тот момент! Очки она оставила дома, и бледное лицо в обрамлении угольно-черных волос, озаренное ясным октябрьским солнцем, словно источало неземное, сверхъестественное сияние. Она сидела совершенно неподвижно, слегка запрокинув голову, чуть приоткрыв губы. Пленительнейшее зрелище! Я пожалел, что со мной нет фотокамеры, чтобы увековечить его.
Потом мисс Картерет открыла глаза и посмотрела прямо на меня.
— Ваше дело с моим отцом. Вы вправе сказать, в чем оно заключается?
— Боюсь, это не подлежит разглашению.
— Вы мне не доверяете? — осведомилась она. Взгляд ее стал холоден, в голосе появились холодные нотки.
Не найдя подходящего ответа, я уклончиво сказал:
— Мисс Картерет, речь идет не о моем доверии к вам, а о доверии моего работодателя ко мне.
Она на мгновение задумалась, потом встала, загородив мне солнце.
— В таком случае говорить больше не о чем. Я уже начала надеяться, что мы с вами станем друзьями, но без доверия…
— Уверяю вас, мисс Картерет… — начал я, но она вскинула ладонь, останавливая меня, и резко произнесла, делая упор на каждом слове:
— Никаких заверений, мистер Глэпторн. Заверения ровным счетом ничего для меня не значат. Они слишком легко даются.
Засим она повернулась и направилась обратно к дому, спустя несколько мгновений я двинулся следом. Когда я нагнал ее, на тропе, ведущей от сторожевого дома через рощу, показался высокий худой господин со скорбной физиономией, облаченный в панталоны, явно сшитые на человека гораздо ниже ростом.
— Мистер Гаттеридж, — прошептала мисс Картерет, не сводя глаз с посетителя. — Из похоронной конторы. Боюсь, нам придется продолжить наш разговор в другой раз. Всего доброго, мистер Глэпторн.
И с этими словами она оставила меня.
В течение следующего часа я бродил по парку, размышляя о последнем разговоре с мисс Картерет.
Естественно, я глубоко сожалел, что расстроил девушку в столь тяжелое для нее время, но мистер Тредголд обязался ее покойному отцу хранить строгую конфиденциальность, каковое обязательство распространялось и на меня, как на доверенного представителя мистера Тредголда. Однако мне пришлось признать, что мое чувство долга вступает в опасное противоречие с моими желаниями, и я не знал, достанет ли у меня силы отказать мисс Картерет еще раз. Точно в сомнамбулическом полусне, я смутно сознавал, что меня влечет, безудержно влечет неведомо куда. Мое внезапное добровольное безумие отягчалось тем обстоятельством, что все мои некогда искренние намерения в отношении Беллы напрочь вылетели у меня из головы — настолько я был ослеплен красотой мисс Картерет и настолько был глух к тихим укорам совести.
Я свернул с главной подъездной аллеи на дорожку, что вела к Храму Ветров, сооружению в виде древнегреческих руин, возведенному прадедом лорда Тансора в 1726 году. Оттуда я поднялся на возвышенность и углубился в лес, образующий западную границу парка, а потом спустился обратно между безмолвными рядами дубов и ясеней, под дождем облетавшей листвы, и вышел к западному фасаду усадьбы.
Вид величественных стен и башен разом вернул меня к действительности и заставил вспомнить о стоящей передо мной задаче. Если я достигну своей цели, этот восхитительный замок станет моим по праву наследства. Я не допущу, чтобы безрассудная страсть — возможно, всего лишь минутное увлечение — увела меня с пути, на который я встал. Что с того, что мисс Картерет красива? Белла тоже красива, а вдобавок добра, умна и нежна — любой мужчина может только мечтать о такой подруге. О мисс Эмили Картерет я не знаю ничего, помимо того, что она горда и чрезвычайно сдержанна. А вот Белла чистосердечна, пылка и предана одному мне. Какое мне дело до холодной мисс Картерет? Верно, я просто пережил кратковременное смятение чувств, вызванное ужасной смертью мистера Картерета. Еще немного поразмыслив над своей ситуацией, я, как нередко бывает с влюбленными глупцами, исполнился уверенности, что уже избавился от дурацкого наваждения. И вот я зашагал обратно к вдовьему особняку, нимало не сомневаясь, что чары, наведенные на меня мисс Картерет, уже к следующей нашей встрече бесследно рассеются благодаря быстрой прогулке по свежему октябрьскому воздуху.
Инспектор Джордж Галли, в обществе констебля, ждал меня в гостиной. Я уселся в кресло и достал сигару.
Допрос, хотя и продолжительный, проводился без особых тонкостей, и инспектор остался вполне удовлетворен моим правдивым рассказом (то есть правдивым во всем, что я счел возможным сообщить) о нашей с мистером Картеретом встрече в Стамфорде.
— Премного вам обязан, мистер Глэпторн, — наконец сказал он, закрывая записную книжку. — Поскольку вы не из местных, вряд ли у нас возникнет необходимость побеспокоить вас еще раз. Но если вдруг такая надобность все же возникнет…