Выбрать главу

Дело, конечно, не в том, чтобы быть начетчиком и приводить лишь тексты из Св. Писания. Только живое Евангелие, переживаемое нами, спасающее и нас самих каждый день и каждый час, может звучать как живое, исцеляющее слово в наших устах.

Люди исстрадавшиеся и растерянные жаждут Евангелия радости, которое открывает нам совершенную волю Отца, жертвенную любовь Сына и благодатное веяние Духа Утешителя (Παράκλητος).

У Достоевского, в романах которого страдание является главным героем, именно сострадание, сопровождающееся благою вестью о Христе, приводит человека к новой жизни.

Так тяжелая, беспросветная трагедия „Бесов“ освещается в конце благостными лучами - словами Нового Завета, которые читает русскому атеисту женщина- книгоноша.

Христос исцеляет больную душу обанкротившегося русского интеллигента, одержимую темною силою, как некогда Он исцелил гадаринского бесноватого.

Соня жалеет Раскольникова и стремится пролить свет Евангелия в его мрачную душу.

И вот приходит час, когда повествование о воскрешении Лазаря озаряет радостью бедную каморку, где „убийца и блудница странным образом сошлись над чтением Вечной Книги“. Новая жизнь, уже загоревшаяся в душе Сони, своим отраженным светом согревает и Раскольникова.

И там и здесь чуткая женская душа выражает свое сострадание в том, что приносит упавшим духом спасающую весть о Христе.

Только с благой вестью претворения скорби в радость, злобы в любовь, зовущей на небесный пир Каны Галилейской, с вестью о воскресении Алеша Карамазов решается идти из монастыря в этот мир печали и слез.

Книга Слова Божия раздвигала стены шлиссельбургских казематов, где томились декабристы. Один из них, Батенков (в своих воспоминаниях), свидетельствует, что 20-летнее одиночное заключение не свело его с ума благодаря чтению Библии.

О русском народе

Россия проходит через великую школу страдания на своем историческом пути.

Еще Гоголь старался разгадать тайну русской души, выраженной в народной песне, „несущейся от моря и до моря“. „Что в ней, в этой песне? Какая тоска рыдает и хватает за сердце?“

Годы тяжких испытаний выявили смысл этой тоски.

Вся Россия лишь страданье,

Ветра стон в ветвях берез;

Но из крови и рыданья

Вырастает ожиданье

Царства Твоего, Христос! (С. Соловьев).

Достоевский предчувствовал, что „наш великий больной исцелится и сядет у ног Иисусовых, и будут все смотреть с изумлением“.

И он уже исцеляется через слово Евангелия благодатною силою Христа, Который один Своей чистой ризой покроет наши раны, Своим тихим светом озарит нашу тьму и благоуханной благостью утолит нашу боль и томление по высшей, всечеловеческой правде.

Когда я думал о нашей эмиграции, о „России N° 2“ [„Россия № 2“ - так называлась прочитанная в Москве несколько лет тому назад одна публичная лекция, посвященная русской эмиграции], о современном скитальчестве русской ин-теллигенции, мне вспомнилась вдохновенная речь Достоевского о Пушкине (1880). Конечно, эти мысли применимы в равной мере и к интеллигенции, живущей на родине, и к той, которая переживает „великое рассеяние“.

Достоевский говорил о беспочвенности русского образованного класса, оторвавшегося от родного народа и как бы рождающегося от книг.

Он называл этого русского скитальца горьким словом: „былинка - перекати поле“. Он звал его, этого гордого, самовлюбленного эгоиста, смириться и послужить народной правде. А правда эта - „идеал русского народа - Христос“ (как говорит он в другом месте).

Без него мы всегда будем эмигрантами (или, лучше сказать, „мигрантами“-блуждающими) и на родине, как и все, кто потерял, отвергает или просто не знает эту святыню русской души, объятой жаждою вселенской, вечной правды.

Вспомним, как многие из нас, скитаясь по пустыням разных теорий, вскармливали и атеизм и гордое человекобожие, которые потом дали столь горькие плоды в русской жизни.

И некоторые из этих скитальцев уже поняли причину и цель своего страдания, своей отчужденности от родного народа.

„Вот, Я увлеку ее в пустыню и буду говорить к сердцу ее“, говорит Бог устами пророка Осии о возлюбленном Своем народе.

Бездомность и одиночество заставили уже русского странника оценить священное и вечное в родной культуре и обратиться к ее духовным истокам.

В то же время, прикасаясь на пути своих скитаний к священному и вечному у других народов, русский человек расширяет свой подчас узкий кругозор до той всечеловечности, которая, по словам Достоевского, составляет русское призвание. Но в этой духовной встрече и Западная Европа воспринимает для себя новые духовные ценности, и таким образом готовится почва для будущего соединения (синтеза) восточного созерцательного христианства и западной деятельной религиозности в цельное, вселенское восприятие Христа.