Выбрать главу

«Из-за этого процесса наши современные теории о человеке лишены своего центра. Вместо этого мы пришли к полной анархии мышления… Богослов, ученый, политик, социолог, биолог, психолог, этнолог, экономист — каждый подходил к проблеме человека со своей точки зрения. Свести воедино все эти разные аспекты и точки зрения было невозможно… Каждый мыслитель, описывающий человеческую жизнь, в итоге опирается на свои собственные концепции и критерии».

Кассирер полагает, что такое разнообразие противоречащих друг другу идей «не только порождало серьезные теоретические проблемы — оно несло в себе угрозу для всей этики и культуры»[65].

В девятнадцатом веке происходит культурное раздробление. Оно касается не только теорий или наук, но и других аспектов культуры. В эстетической области появилось такое явление, как «искусство для искусства». Одновременно искусство особенно резко отделяют от природы (в конце века против этих тенденций боролись Сезанн и Ван-Гог). В религии вопросы веры или обряды отделились от повседневной жизни. Культурное раздробление семейной жизни изображено Ибсеном в «Кукольном доме». Что касается психологической жизни человека, то для девятнадцатого века характерно отделение «разума» от «эмоций», а конфликт, возникающий между ними, должен был разрешаться с помощью произвольного усилия (то есть воли), что, как правило, приводило к отрицанию эмоций.

Вера в способность разума управлять эмоциями, свойственная семнадцатому веку, превратилась в привычку вытеснять эмоции из сознания. Это позволяет понять, почему социально неприемлемые импульсы (например, сексуальность или ненависть) отрицались с особенной силой.

Такая ситуация психологической раздробленности создала проблему, над которой начал работать Зигмунд Фрейд, и его труды можно как следует понять лишь в историческом контексте. Открытие бессознательных процессов, появление психоаналитических техник, позволяющих найти основы для психологического единства человека, — все это появилось на фоне раздробленности личности девятнадцатого столетия[66].

Неудивительно, что именно в девятнадцатом столетии, когда было нарушено психологическое единство, перед мыслителями встала проблема тревоги. Неудивительно также, что в середине этого же столетия Кьеркегор пишет свою работу, в которой тревога исследуется полнее и, возможно, глубже, чем в трудах любого из его предшественников. Нарушение единства, естественно, порождало тревогу. Чтобы заново найти основы единства личности, необходимо было поднять проблему тревоги и, насколько возможно, попытаться ее разрешить. Такую работу и проделал Кьеркегор, а позже — Фрейд.

Разрушение единства идей и единства культуры волновало многих вдумчивых мыслителей девятнадцатого века, способных предчувствовать будущее. Многих из них можно назвать «экзистенциалистами». Экзистенциализм как философское движение ведет свое начало с берлинских лекций немецкого философа Шеллинга, прочитанных в 1841 году. Эти лекции слушали Кьеркегор, Энгельс и Буркхард[67]. Кроме таких мыслителей, как Шеллинг и Кьеркегор, к экзистенциалистам, с одной стороны, можно отнести представителей «философии жизни» — Ницше, Шопенгауэра и Бергсона, а с другой стороны — мыслителей, занимавшихся проблемами социологии, — Фейербаха и Маркса[68]. «Все философы, которых можно назвать экзистенциалистами, противостоят одному общему врагу — «рациональной» системе мышления и жизни, развившейся в западном индустриальном обществе, и философии этой системы»[69]. По словам Тиллиха, для всех подобных мыслителей характерен «отчаянный поиск нового смысла жизни в реальности, от которой человек отчужден, в культурной ситуации, когда две великие традиции — христианство и гуманизм — потеряли свой универсальный характер и свою убедительность». Тиллих продолжает:

«В течение последних ста лет суть данной системы стала достаточно ясна: это логический или натуралистический механицизм, разрушающий свободу человека, отнимающий у него возможность выбора, препятствующий органичному развитию взаимоотношений, и аналитический рационализм, который лишает жизнь ее витальной силы и превращает все, в том числе и самого человека, в объект исследования и контроля…»[70].

Отвергая господствовавший тогда рационализм, экзистенциальные мыслители утверждают, что реальность может познавать лишь человек в целом — не только мыслящий, но также чувствующий и действующий организм*. Кьеркегор ощущал, что система Гегеля, смешивавшего абстрактные понятия и реальность, есть не что иное, как мошенничество. Кьеркегор, как и другие подобные ему мыслители, считал, что страсть (для Кьеркегора это слово означало полную поглощенность чем-либо) нельзя отделить от мышления. Фейербах писал: «Реально существует лишь то, что является объектом страсти»[71]. О том же говорит и Ницше: «Мы мыслим с помощью своего тела».

вернуться

65

Ibid., стр. 22.

вернуться

66

Фрейд часто писал о том, что стремится сделать бессознательное сознательным, чтобы таким образом раздвинуть границы разума. В наиболее теоретических работах Фрейда (см. «Цивилизация и конфликт» и «Будущее одной иллюзии») его представления о разуме и науке прямо связаны с представлениями семнадцатого и восемнадцатого столетий. Но на практике его концепция разума, который предполагает союз сознательных переживаний с разнообразными бессознательными стремлениями личности, резко отличается от «разума» традиционного рационализма.

вернуться

67

Paul Tillich, Existential philosophy, Journal of the History of Ideas, 1944, 5:1, 44–70. Поскольку сам Тиллих продолжает традиции экзистенциализма, его описание истории этого движения отличается особой убедительностью, так что в данном разделе мы часто будем его цитировать.

вернуться

68

Взаимосвязь экзистенциализма и американского прагматизма, представителем которого, в частности, является Уильям Джеймс, очевидна. К современным представителям экзистенциализма можно отнести Мартина Хайдеггера, Карла Ясперса, Жана-Поля Сартра и Габриеля Марселя.

вернуться

69

Existential philosophy, op. cit., стр. 66.

вернуться

70

Ibid., стр. 67.

вернуться

71

Ibid., стр. 54.