Но повторное изучение того же общества в тридцатых годах дает совсем иную картину. У людей появилась осознанная тревога. «Всех жителей Мидлтауна объединяет одна общая черта, — замечают Линды, — неуверенность перед лицом сложного современного мира»[14]. Конечно, появился внешний повод для тревоги — экономическая депрессия. Но было бы ошибкой полагать, что причиной тревоги явилась экономическая нестабильность. Линды верно отмечают: растерянность жителей Мидлтауна связана с ролевой неопределенностью каждого человека. В их отчете написано: «Жители Мидлтауна запутались в противоречивых моделях поведения, ни одну из которых нельзя ни категорически отвергнуть, ни безусловно одобрить, так что все время остается неопределенность. Или же, когда группа явно санкционирует определенную роль, человек оказывается под давлением культурных норм, которым он не в состоянии соответствовать»[15].
Этот хаос противоречивых моделей поведения выражает социальные изменения, происходившие в то время во многих сферах общественной жизни; эти изменения, о которых подробнее будет сказано ниже, тесно связаны с тревогой, охватившей современный мир[16]. Поскольку, отмечают Линды, «большинство людей не в состоянии вынести изменения, когда они происходят одновременно во всех сферах жизни»[17], и экономика, и социальная идеология в Мидлтауне стали более жесткими и консервативными. Этот зловещий симптом и выражает тревогу, и работает как механизм защиты от тревоги. Намечается связь между тревогой и тоталитарной политикой. Этот вопрос мы подробнее рассмотрим в других разделах книги.
Роберт Лифтон, которого можно назвать социальным психиатром, оставил нам много ценных замечаний, помогающих понять процесс «промывания мозгов»[18], волновавший людей всего мира с пятидесятых годов. Я не буду подробно рассказывать об интересном труде Лифтона, но приведу лишь одну цитату, прямо связанную с нашим основным предметом размышлений:
«Джон С. Данн, выдающийся католический богослов, говорит, что в наши дни появилась новая религия, которую можно назвать словом «путешествие». Вот как Данн описывает этот процесс: «Мы можем встать на точку зрения человека иной культуры, другого образа жизни, другой религии… А затем наступает момент, когда мы должны совершить столь же важный шаг в противоположном направлении, который можно назвать «возвращением»: обогащенные новым опытом, мы возвращаемся к нашей собственной культуре, к нашему образу жизни и нашей религии»[19].
«Но у этого процесса есть и другая, темная сторона. Сама возможность совершать подобные «путешествия», все это бесконечное разнообразие, превращающее человека в Протея, может порождать тревогу. Тревога перед неопределенностью и расплывчатостью заставляет человека искать жесткой определенности, и мы видим проявления этого в широком распространении фундаменталистских религиозных сект и во всевозможных тоталитарных духовных движениях»[20].
Упоминание о Протее связано с идеей Лифтона о том, что современный человек постоянно меняет свою идентичность. Протей, согласно древнегреческой мифологии, мог менять свое обличье, он мог быть «диким вепрем, львом, драконом, огнем или водным потоком… Он не мог только одного — остановиться на каком-то одном обличии, пока его не свяжут или не закуют в цепи». Желание постоянно менять маски, непрерывно изменяться в соответствии с окружающей средой, не имея понятия о том, «что же на самом деле мое и кто я такой»[21] (как это выразил один «Протей» нашего времени) свидетельствует о головокружительном изменении нашего социального мира. Неважно, радует это или обескураживает, но нельзя отрицать, что такое состояние выражает радикальный переворот, произошедший в обществе.
16
Подробнее эта проблема освещена в главе 6, где обсуждается взаимосвязь между изменением культуры и тревогой.