Кровавые подробности.
— И вы знаете, что хуже всего? — спросила она, закрывая стаканчик крышкой.
— Кто-то умер? — предположил он.
Она моргнула, а потом встревоженно ответила.
— Ну, да, хотя я слышала, что она была мертва несколько месяцев.
Калеб смог удержаться и не спросить, какая к черту разница. Вместо этого он поинтересовался.
— И что же самое худшее?
— Она была брюнеткой, — прошептала Салли Энн, продавец-консультант в кофейне и брюнетка.
— А…
— Так что мы все в опасности. Он теперь охотится не только за блондинками, он — он охотится за всеми остальными.
Калеб заплатил за кофе и с черствым сочувствием посоветовал.
— На вашем месте, я бы уехал из города.
— Может быть, я так и сделаю. Может, я уеду. Спасибо, мистер Пауэлл. Ой, — чем я могу вам помочь, мэм?
— Один ледяной мокко-латте, пожалуйста. Средний.
Калеб быстро оглянулся, удивленный тем, что встретил здесь Холлис.
— Привет.
— Привет, — она выглядела усталой и была одета не так вычурно, как раньше: в джинсы и темную футболку, что вызвало вопрос, была ли ее одежда действительно дешевой.
— Ты уже не работаешь?
— Нет, мы уже более-менее закончили, — пожала она плечами. — Нельзя сделать многого в расследовании смерти, о которой тебе только что поведала Салли Энн, пока мы не получим результаты лаборатории и вскрытия.
Что-то в ее резком тоне заставило его заметить.
— Ты же не думала, что новости не расползутся, не так ли?
— Нет. Но этот город, как я понимаю, бьет мировой рекорд по скорости распространения сплетен. И к несчастью, они близки к правде.
— Я согласен. Я рос не здесь, но когда пятнадцать лет назад открыл тут практику, прошло меньше недели, а все уже знали, что мои родители умерли, а младший брат обрюхатил свою девушку и женился буквально под дулом дробовика ее папаши, — он замолчал, потом добавил. — Я никому не рассказывал, абсолютно никому.
Холлис слегка улыбнулась и заплатила Салли Энн за свой кофе.
— Кажется, они узнают то, что хотят узнать. Напрашивается вопрос…
— Как может убийца ходить среди нас незамеченным?
— О, не этот вопрос. Убийцы всегда ходят среди нас незамеченными. Нет, я спрашиваю себя: как такое возможно, чтобы разлагающееся тело женщины пролежало на покинутой бензоколонке меньше, чем в трех кварталах от центра города, несколько месяцев, и никто этого не заметил?
Салли Энн тихонько вскрикнула и побежала в заднюю часть магазина.
Холлис поморщилась.
— Ну, это определенно было неблагоразумно. По меньшей мере. Я, должно быть, устала сильнее, чем думала. Или, во всяком случае, я буду говорить именно так.
Калеб слегка покачал головой.
— Слушай, я знаю, что день у тебя был ужасным, но можем ли мы тут посидеть и немного поговорить? Я хочу тебя кое о чем спросить.
Она кивнула и села с ним за столик у главной витрины.
— Ты ела? — поинтересовался Калеб. — Сандвичи здесь неплохие или…
Холлис покачала головой и едва не вздрогнула.
— Нет. Спасибо. Я совершенно уверена, что кофе останется внутри, но только потому, что я практически впитала его с молоком матери. Я не планирую есть что-либо в ближайшем будущем.
Теперь Калеб поморщился в свою очередь.
— То есть кровавые подробности от Салли Энн в самом деле настолько точны?
— О, да.
— Извини. Должно быть, это было жестоко.
— Не самое приятное воспоминание. Но я была готова к такому, когда подписывалась на эту работенку, — она глотнула латте и добавила. — Ты хотел меня о чем-то спросить?
— Зачем ты подписалась на эту работенку?
Удивившись, Холлис ответила.
— Я… не ожидала личных вопросов.
— Я и не собирался задавать подобный вопрос, — признался он.
Она улыбнулась.
— Я думала, что юристы всегда репетируют прежде, чем сказать.
— Но не я. Или, по крайней мере, не в этот раз. Если вопрос слишком личный, мы можем забыть, что я вообще спрашивал. Но я бы не хотел этого делать.
— Зачем тебе это знать?
Даже со всем своим опытом по разгадыванию присяжных, Калеб не мог сказать наверняка, говорила ли она просто так или действительно желала знать.
— Это пояснение, скорее всего, будет состоять в изменении моего мнения и попытки объяснить свое любопытство самому себе, не говоря уже о тебе, поэтому я просто не стану пытаться. Скажем просто: я — любопытный человек, — и оставим это.
Она долго смотрела на него, ее голубые глаза были непроницаемы, потом сказала странно ясным голосом.
— На меня напали. Избили, изнасиловали, ударили ножом и оставили помирать.
Он не этого ожидал.
— Иисусе, Холлис, мне так жаль, я и понятия не имел.
— Разумеется, не имел, как ты мог?
Он буквально не знал, что сказать, что случалось всего несколько раз в жизни. — Вот… поэтому ты стала агентом?
— Ну, моя прежняя жизнь была порвана в клочки, поэтому я решила, когда мне предложили шанс начать новую, что это хорошая идея, — ее голос оставался по-странному спокойным. — Мне удалось оказать помощь, — очень небольшую, — и остановить человека, который напал на меня и на многих других женщин. Ощущение было хорошим.
— Месть?
— Нет. Правосудие. Месть — это вскрыть вену у себя на руке и ждать, пока кто-нибудь другой истечет кровью до смерти. Мне нужно было не это. Мне просто необходимо было… увидеть… как его остановят. И я нуждалась в новом направлении моей жизни. Бюро и Отдел по особым преступлениям обеспечили мне его.
Осторожно, так как он не был уверен, насколько она хотела говорить об этом, Калеб добавил.
— Но ты посвятила свою жизнь карьере, которая сталкивает тебя регулярно лицом к лицу с насилием, смертью, — и злом? Насколько это здорово, особенно после того, через что ты прошла?
— Я полагаю, это зависит от причин. Мои причины — очень хороши, вплоть до основной. Кому-то придется сражаться со злом. И этим кем-то могу быть я.
— Принимая во внимание то, что я видел в жизни, понадобится нечто большее, чем армия, чтобы это сделать. Без обид.
Холлис покачала головой.
— Нельзя сражаться со злом целой армией. Сражаешься с помощью воли. Твоей. Моей. Воли каждой человеческой души, которой не наплевать на последствие. Я не могу сказать, что много думала об этом, пока это не произошло со мной. Но как только ты близко знакомишься со злом, как только вся твоя жизнь меняется из-за него, только тогда ты многое видишь яснее, — она криво улыбнулась, не без горечи. — Даже глазами кого-то другого.
Он нахмурился, не понимая последнего замечания.
— Я могу понять такое ощущение после того, через что ты прошла, но позволить этому изменить всю твою жизнь…
— После того, через что я прошла, это было единственное, что я могла сделать со своей жизнью. Я не только увидела кое-что яснее, я также видела по-другому. Иначе, так что я не могла оставаться художником.
— Холлис. Естественно видеть многое по-другому после такого ужасно травмирующего события.
Она усмехнулась.
— Нет, Калеб, ты не понимаешь. Я вижу вещи по-другому. Буквально. Теперь цвета уже не те. Текстура. Пространственное зрение. Я не вижу мир так, как прежде, так как видишь его ты. Потому, что я не могу. Связи между моим мозгом и зрением… созданы человеком. Или, по крайней мере, выкованы человеком. Никакой органики. Доктора говорят, что мой мозг может никогда полностью не адаптироваться.
— Адаптироваться к чему?
— К этим моим новым глазам. Понимаешь, они не те, с которыми я родилась. Когда насильник оставил меня умирать, он взял парочку сувениров. Он взял мои глаза.
К тому времени, как Мэллори добралась до участка, было почти восемь, и она устала. Чертовски устала, по правде сказать. А еще испытывала тошноту, подавленность и сильную тревогу.