— Мы просто обеспокоены, — тихо сказала Холлис Джинни.
Младшая из женщин немного подвинулась на своем стуле за столом переговоров, затем произнесла:
— Я признательна вам за это. На самом деле признательна. Но я в порядке. Еще несколько месяцев и у меня накопится достаточно денег, чтобы переехать в собственное жилье.
— А до тех пор?
— До тех пор, я просто буду держаться от него подальше.
— Как прошлой ночью? — Холлис покачала головой. — Твоего образования достаточно, чтобы знать лучше, Джинни. Он зол на весь мир, а ты — его боксерская груша. Он не остановится, пока его кто-то не заставит.
— Когда я перееду…
— Он снова примется избивать твою мать.
— Я вам этого не говорила.
— А тебе и не надо было.
Джинни обмякла на своем стуле:
— Да. Все как по учебнику, не так ли? Этот громила бил ее, пока я не подросла достаточно, чтобы вмешаться, и теперь он бьет меня. Когда я недостаточно быстра, чтобы держаться вне его досягаемости, вот и все. Обычно, он настолько пьян, что отрубается или развлекается, громя дом, по крайней мере, сейчас, когда он стал старше.
— А твоя мама?
— Я не смогла уговорить ее бросить его. Но, мне кажется, как только я съеду, она переедет жить к сестре в Колумбию.
— А что он будет делать?
— Скорее всего, скатится в канаву. У него годами не было постоянной работы из-за его характера. Он глупый, угрюмый и, как вы сказали, зол на весь мир. Потому что, само собой, он не виноват в том, что его жизнь отстой. Он всегда не причем.
— Это не твоя вина, — сказала Холлис. — Но когда он зайдет слишком далеко и набросится на кого-нибудь еще, или сядет пьяным за руль и спровоцирует аварию, или сотворит что-то еще глупое и разрушительное, ты будешь винить себя. Не так ли?
Джинни промолчала
— Ты — коп, Джинни. Ты знаешь, что должна сделать. Выдвини обвинение, убедись, что он заперт, или его заставили пройти какую-нибудь реабилитационную программу, или что бы там ни понадобилось, чтобы обезопасить ситуацию.
— Я знаю. Я знаю это. Но так трудно…
— Вытащить это на всеобщее обозрение. Да, трудно. Может быть, это один из самых трудных поступков, который тебе приходилось совершать. Но эти действия отнимут у него власть. Это его позор ты покажешь миру, не твой. Не твоей матери. Его.
Прикусив нижнюю губу, Джинни призналась:
— Я больше всего беспокоюсь о парнях на работе. То есть, я же проходила подготовку, я знаю приемы самообороны, и он все равно бьет меня. Так что они подумают? Что я какая-то малышка, которую им постоянно нужно защищать? Я бы не смогла этого вынести.
— Возможно, сначала ты столкнешься с подобной реакцией, — согласилась Холлис. — Не потому, что они подумают, что ты не справилась, а потому, что они не стали бы полицейскими, если бы не хотели помогать людям. Защищать людей. Особенно одного из своих. Но со временем ты им покажешь. Заработаешь еще один значок за меткость или очередной пояс по карате, и они заметят.
— Откуда вы знаете…
— Птичка на хвосте принесла, — улыбнулась Холлис. — Послушай, суть в том, что у тебя есть друзья. И они тебя поддержат. Но сейчас не время отступать, избегать принятия мер против твоего отца. С этим убийцей на свободе все на грани и готовы защищаться. Если твой отец не так толкнет кого-нибудь, он вполне возможно спровоцирует ситуацию с трагическим исходом.
— Вы правы, — Джинни поднялась и изобразила улыбку. — Спасибо, Холлис. И поблагодарите Изабелл за меня, хорошо? Если бы вы не сказали кое-чего важного, я, вероятно, позволила бы этому продолжаться, и одному Богу известно, что могло бы произойти.
— У тебя есть друзья, — повторила Холлис. — Включая нас. Не забывай об этом.
— Нет. Нет, не забуду. Спасибо, — она тихо вышла из конференц-зала.
Некоторое время Холлис сидела, нахмурившись. Ее взгляд застыл на доске для объявлений, завешанной фотографиями и отчетами. Затем потянулась за своим сотовым и набрала номер.
— Да.
— Я понимаю, что сейчас неудачное время, — начала Холлис, — но когда вы там закончите, расспроси Рэйфа о семействе МакБрайер, хорошо? Он может знать, каким неустойчивым бывает Хенк МакБрайер, каким опасным.
— Она собирается выдвинуть обвинение?
— Я так думаю. И у меня очень плохое предчувствие насчет того, как он может отреагировать.
— О’кей. Займи ее там чем-нибудь, если получится, она может ощутить потребность встретиться с ним лицом к лицу, прежде чем предпринимать официальные меры.
— Вот дерьмо. О’кей, так и сделаю. О, и еще мы получили небольшую зацепку по Кейт Мерфи: после очередного захода радио-объявлений с просьбой о помощи появился свидетель, сообщивший, что, как ему кажется, он, возможно, видел, как она садилась в автобус в день своего исчезновения. Мы проверяем эту версию.
— Хорошо. Было бы здорово узнать, что мы не разыскиваем очередное тело. Пока.
— Да уж. Как у вас там дела?
— Расскажу, когда вернусь.
— Что, так плохо, да?
— Я бы использовала слово «напряженно». Позже поговорим.
— Кто там собирается выдвигать обвинение? — спросил Рэйф, когда Изабелл нажала отбой.
— Потом расскажу.
Он хмуро посмотрел на нее:
— Я не напряжен.
Изабелл, приподняв брови, перевела взгляд на Пейдж.
— Он напряжен, — подтвердила Пейдж.
Рэйф, сидя на одном из двух довольно неустойчивых стульев возле переднего окна, потер шею и настороженно посмотрел на двух женщин:
— Я все еще пытаюсь справиться с тем, что ты федерал, — признался он Пейдж. — И с тем фактом, что ты пробыла здесь дольше, чем Изабелл.
Изабелл покачала головой. Она сидела на другом рахитичном стуле, оба были развернуты к Пейдж, которая примостилась на кровати.
— Я все еще злюсь на Бишопа за эту часть сюжета. Все то время, пока я спорила с ним об отправке меня сюда, у него уже был на месте агент, и он послал его после первого же убийства, даже раньше, чем ты запросил психологический портрет.
— Мимо него мало что проходит, — напомнила Пейдж Изабелл. — Ни один из них не говорил об этом, но у меня такое ощущение, что он и Миранда следили за каждым расследованием, в которое любым образом мог быть вовлечен какой-нибудь убийца из наших замороженных дел. Черт, да Кендра наверняка написала для них программу, которая бы только этим и занималась — сканировала все полицейские и правоохранительные базы данных, выискивая специфические детали или ключевые слова.
— Он мог бы сказать мне, — проворчала Изабелл.
— А также он мог бы сказать Холлис, почему ей следовало убедиться, что Рэйфу известно о твоем знании латыни. Конечно, если бы он это сделал, тогда она могла бы повести себя неестественно, выполняя поручение, а Рэйф мог бы насторожиться на неправильной части разговора, и тебе бы никогда не пришлось везти его ко мне, чтобы выяснить, является ли он экстрасенсом, потому что он был бы мертв.
— Если мой голос засчитывается, — вмешался Рэйф, — я голосую за то, чтобы Бишопу позволили и дальше поступать по-своему.
— О’кей, принято. Но Холлис права: однажды кому-то из нас придется сесть и поговорить с Бишопом и Мирандой о философских и фактических последствиях игры в Бога.
— Позже, — вернулся к повестке дня Рэйф. — Пожалуйста, не могли бы мы сделать то, зачем приехали сюда, и выяснить, что происходит у меня в голове? Кстати, как мы это выясним? И будет ли это включать что-нибудь мерзкое типа… цыплячьих потрохов?
— Чего ты начитался? — спросила Пейдж.
— Ну, так как никто не предложил мне выпуска «Паранормальных Новостей»…
Изабелл нахмурилась и взглянула на Пейдж:
— Разве это не одна из шуточек Мэгги?
Пейдж кивнула, ее взгляд задумчиво остановился на Рэйфе:
— Да. А он быстро подстраивается. Кроме Бо, я никогда не встречала кого-либо еще способного на это. К тому же, он вроде как подхватывает ритм твоей речи.
— Да, я это заметила.
— Дамы, пожалуйста, — Рэйф начинал выглядеть так, будто ему крайне неловко.