– Сходили бы к ним, проведали для интереса. Вдруг я вам соврала.
– Не говорите, что мне нужно делать, и я не говорю, куда вам нужно идти, – перешел он на одесский жаргон.
Лемешко открыл свой сейф. В уголочке железного ящика призывно маячила непочатая бутылка. Я испугалась, сейчас продолжит, все забудет, но кадровик громко захлопнул дверцу.
– Я сказал, что возьму. Помни: беру только из-за тебя. Пусть приходит, – он протянул мне анкету. – А дядьке твоему от меня привет передай и спасибо. За что? Много будешь знать – скоро состаришься. Он знает, за что.
Я знала, за что он благодарит Леонида Павловича. Базе ой как были нужны рабочие руки, особенно в сезон, круглые сутки погрузка-выгрузка. Иногородних не принимали – строгий запрет, в Одессе лимит на прописку. Крутись, как хочешь, и никаких бывших урок, сегодня освободили, завтра опять загребут, обязательно что-то натворят. Не дай бог, в райкоме прознают – партийный выговор обеспечен, а он как клеймо, не отмажешься. Но и план сорвешь – тоже не сладко будет, все начальственные ковры оттопчешь, пыли кабинетной полные легкие наглотаешься. Вот и выбирай из двух зол одно. Леониду Павловичу, конечно, было все это известно, и про вагоны и машины, ожидавшие погрузки, тоже, и на свой страх и риск, под свою милицейскую ответственность он подписывал письма-просьбы.
Абсурд да и только. Нас, одесситов, после института гнали из дома на отработку диплома, как Алку в Певек или меня в молдавский затруханный городок, а к нам получали направление молодые специалисты из других городов. Политика такая, самыми пугающими словами ближе к окончанию вуза были – «распределение и разнорядка». По ним мы получили двух парней-близнецов, новоиспеченных товароведов с высшим образованием из Харькова. На голову нашего кадровика свалилась неразрешимая проблема. Хлопцы оказались ко всем прелестям еще и евреями. Общага наша переполнена раза в три. И палочки-выручалочки больше нет, Леонида Павловича повысили, из замов начальника милиции в Ильичевском районе перевели начальником в Жовтневый, в самый центр города.
Новый милицейский руководитель ни за что не хотел прописывать харьковчан. Наш кадровик попал как как кур во щи. Не примет на работу присланных по разнарядке молодых специалистов – сам вылетит с нее, закон нарушил, возьмет без прописки – тоже жди неприятностей. Хлопцы сняли угол у какой-то бабки и терпеливо ждали решения своей судьбы, в Харьков они явно не торопились возвращаться.
– Ольга, загляни ко мне, когда освободишься, – кадровик неожиданно был трезв, как стеклышко. Мурлыкал что-то себе под нос, всячески демонстрировал душевное ко мне расположение.
Я сразу разгадала, о чем будет разговор, когда увидела на столе фотографии тех двух парней. Он стесняется уже к дядьке обращаться, совесть нужно все же иметь. Вот, хитрюга, и подписал меня под это дело, зная про жалостливое мое сердце. Леня немного поворчал (чтоб это было первый и последний раз) и черкнул на заявлении своим красивым каллиграфическим почерком милостивое согласие. Ребят прописали, уже на следующее утро они официально вышли на работу.
Лемешко, когда я вернулась от Лени и порадовала приятной вестью, был счастлив не меньше, чем эти ребята, не надо никому кланяться.
– Слушай, – он почесал свою лысеющую голову, – у меня тоже есть хорошая новость для Лилии Иосифовны. Скажи ей, что я в кооператив ее записал. Дом через год должны сдать. Услуга за услугу. Ты мне, я тебе. А куда деваться, когда жизнь такая! И подружку твою скорее зови, пока я не передумал.
Вот моя Лилька будет рада. Ее берут на работу. Домой я летела, как на крыльях счастья. Первое, что спросила она, а сколько ей платить будут?
Я опешила, не знала, что ответить, придя в себя, вымолвила:
– Не спрашивала. Я начинала с шестидесяти пяти рублей, теперь восемьдесят получаю. И тебе, наверное, для начала столько положат. Плюс потом премия, всякие доплаты, чистыми рублей сто двадцать может выйти. Жить можно, с голоду не помрешь. А вообще, как поработаешь – так и полопаешь.
– Ну что молчишь, не рада? Завтра к семи ко мне, вместе пойдем, а пока заполни эту анкету. Постарайся без ошибок. Твоя судьба в твоих руках.
Опять, как в былые годы, подружка с утра за мной заходила. Бабка ворчала, но наливала и ей тарелку манной каши с какао. Первое время мы как-то старались быть вместе, я ей помогала освоиться, знакомила с людьми. Но однажды, когда Лилька заглянула к нам в отдел, моя начальница вдруг на нее вызверилась: