Боже, я ненавижу чувствовать себя неуправляемой. Любая уязвимость разъедает меня, как стая голодных волков, питающихся плотью раненой добычи.
Сейчас, когда доктор Кинг стоит в дверях спальни для гостей, я осматриваю спартанскую комнату с искренним восхищением. Потому что это значительное улучшение по сравнению с пребыванием в одном из двух кабинетов для осмотра пациентов дальше по коридору.
— Тут тебе будет удобнее. Здесь менее стерильная обстановка.
Должно быть, он принимает мою молчаливую благодарность за разочарование, потому что добавляет:
— Она ненамного больше, но…
— Это идеально, — спешу уверить его с улыбкой. — Спасибо.
И она идеальна. Доктор Кинг рассказал мне, что проделал большую работу над этим домом, в том числе переделал первоначальную главную спальню в две палаты для пациентов с общей ванной комнатой. Затем он превратил спальню в дальнем конце холла, выходящую окнами на океан, в новую хозяйскую спальню.
Доктор Кинг смотрит на меня в своей обычной серьезной манере, а затем отрывисто кивает.
— Я отправляюсь по своим обычным делам.
Потом он отступает назад, поворачивается и исчезает, скорее всего, в своем кабинете, чтобы собрать необходимое оборудование для выезда на дом.
Опускаю плечи в молчаливом поражении, потому что с того дня — который я теперь называю «фиаско с бритьем» — он стал замкнутым. В последние несколько недель мужчина был очень осторожен, когда ухаживал за мной.
Как будто я вывела его из зоны комфорта в тот день, сама того не осознавая. Без всякого намерения.
Другая возможная причина, однако, гораздо более ужасна. Потому что мысль о том, что он заметил мою физическую реакцию на его прикосновения, когда тот брил мое тело, наполняет меня сильнейшим ужасом.
Но я ничего не могла с этим поделать. Его мозолистые руки казались одновременно декадентскими и успокаивающими, и мои пальцы до сих пор покалывает от желания провести по его губам, окаймленным коричневой щетиной. Не мешает и то, что он приятен для глаз своей грубоватой красотой. Но последнее, что мне нужно, это влюбиться в мужчину, когда я даже не знаю своего собственного имени.
Подойдя к кровати, я опускаюсь на нее и чуть не стону от того, насколько более удобной она кажется по сравнению с больничной в моей прежней комнате. Знание того, что ночью я буду немного ближе к нему — две двери вместо четырех — успокаивает мои нервы.
Не то чтобы я беспокоилась раньше, но этот человек… обладает качеством, которое меня успокаивает. Возможно, это просто потому, что он — врач и кажется уверенным и знающим.
Пока я смотрю в пол, мои слова, произнесенные шепотом, едва слышны.
— Я в замешательстве. И не знаю, кто я. Но я очарована врачом, который заботится обо мне. — Я скривила лицо от отвращения. — Соберись, девочка.
При звуке шагов его босых ног, приближающихся к комнате, я бросаю взгляд на открытую дверь и вижу его с поношенной кожаной сумкой в стиле почтальона, перекинутую через широкую грудь. Его волосы приглажены и убраны назад, привлекая больше внимания к его точеным скулам.
— Я скоро вернусь.
Я киваю.
— Хорошо. Надеюсь, все пройдет хорошо.
Доктор Кинг колеблется, как будто хочет сказать что-то еще, но не решается. Постукивая рукой по дверному косяку, он указывает на меня, приподнимая подбородок.
— Будь осторожна и не переусердствуй.
Не сказав больше ни слова, он шагает по коридору. Я слышу характерный звук, с которым тот надевает шлепанцы, прежде чем доктор Кинг захлопывает за собой дверь, оставляя после себя одинокую тишину.
По какой-то непонятной причине какая-то часть меня вздрагивает от того, что я чувствую себя обделенной его отсутствием.
Я тоскую по человеку, который пишет дату на доске с сухой пергаментной краской, прикрепленной к стене коридора рядом с палатами пациентов. Это дает мне постоянство, и надеюсь, что когда-нибудь это вызовет воспоминания о дне рождения или юбилее. Все, что угодно, что может дать представление о моей личности, чтобы этот добрый доктор больше не возился со мной.
Мне нужно напоминать себе, что это соглашение не навсегда. Как только я верну себе память, мы пойдем разными путями.
Несмотря на странную связь, которую я чувствую между нами.
Несмотря на то, что его осторожные прикосновения, когда он осматривает мои раны, вызывают во мне дрожь.
Несмотря на то, что я жажду узнать о нем больше. Узнать, почему он кажется таким осторожным, таким суровым. Почему живет один, лишь изредка навещая пациентов.
Какой-то юношеский порыв заставляет меня подойти к дверной раме и положить руку на то место, где он совсем недавно прикоснулся к ней своей.