На другом берегу по-прежнему никто не вышел ни на пробежку, ни просто поплавать. Достать, что ли, свернутые на запястье очки, и посмотреть, не случилось ли чего?
Если бы случилось — сработал бы чип. Сигнала не было. Можно расслабиться.
Милица отдышалась и сняла водоступы. Их можно оставить в траве, за несколько минут они растворятся и впитаются в почву, но это некрасиво по отношению к окружающим — любая инородная вещь на природе выглядит мусором. За ней можно послать домашнего робота, чтобы унес и утилизировал в принтере как любой другой мусор, но хождение дроида через реку привлечет лишнее внимание. Идеальное поведение — когда никому не мешаешь и никого не отвлекаешь. Оптимальный вариант — уносить мусор с собой, поэтому водоступы отправились в заплечный карман к баллончику.
И снова кольнуло под ложечку: а где же люди? Многие в поселке начинали день с купания и делали это летом и зимой, в снег и ветер. Поселившись здесь, Милица не стала исключением, она пристрастилась к общему увлечению с первых же дней. Бодрящее плавание в быстром холодном течении ей нравилось, она вместе с другими сначала бегала по реке поперек, как сегодня, или вдоль (далеко вдаль, пока не упадет от усталости), а затем плыла обратно, кивая знакомым лицам, и каждый день ждала, что сегодня к ним, наконец, присоединится Он.
Именно так, с большой буквы.
Милица поняла, что судьба не будет простой, когда в Институт Электроники и Биотехники, где она училась, приехал профессор Зайцев.
В ЦПР требовался психолог-настройщик умных вещей. Милица была звездой курса, лучшим нейропсихологом. Все знали, что Зайцев предпочитал не брать готовых специалистов, а выращивать гениев в коллективе. Так, например, получилось с прямым начальником Милицы Вадимом Геннадьевичем. В общем, анкеты давно просмотрены, выбор сделан, виртуальное собеседование проведено… и Зайцев приехал познакомиться лично.
Великий человек. Восхитил. Смутил. Размазал по чувствам и состояниям. Она влюбилась без памяти. И что же, что в три раза старше? Сейчас не отличишь, кому двадцать, кому сто двадцать. А ему всего шестьдесят, и с каждым годом разница будет казаться все меньше и меньше.
Профессор возраста не скрывал, он носил бороду и старинного кроя рубашки навыпуск, и он был женат. Супруга, Раиса Прохоровна — строгая, неразговорчивая, с буравящим взглядом, который потрошил внутренности и мозги и вытаскивал на свет даже то, что показывать не хотелось. Милица старалась с ней не встречаться. Это было легко — Раиса Прохоровна занимала ответственную должность в правительстве и находилась всегда либо у себя дома, либо в командировках. На работу к мужу она не ходила, по поселку гулять не любила и в речке не купалась, то есть с Милицей нигде не пересекалась. Их сын, почти ровесник Милицы, всего на год старше, после учебы остался в Европе, откуда слал восторженные отзывы, насколько там все не так, как у родителей. Да, Мишка — ее сверстник, и что тут такого? В жизни много чего бывает, и то, что внуки в некоторых семьях старше детей — явление нормальное. Что здесь страшного? Даже сто лет во внешности никак не передаются, спасибо науке.
Остается общественное мнение, а с этим — проблемы. «Любовь? Чья? Старика? Какой ужас! Юноши? Какой стыд!» Это еще Коко Шанель заметила, а на дворе стоял отнюдь не ханжеский двадцатый век. Кинзи к тому времени уже забросил бабочек и переключился на людей, Мастерс и Джонсон вовсю приравнивали девиации к норме, окна Овертона, запущенные «гениальной» теорией Фрейда, распахнулись настежь, отчего здравый смысл сдувало начисто.
С наступлением духовного возрождения моральные ценности сменились. Лежавший в фундаменте грязного строения херр Зигмунд виновато поворочался, пошел трещинами, и здание обвалилось. Либидо? Не смешите не отягощенного извращениями нормального человека. Теорию о либидо развенчали и отправили на свалку. Не нужно распущенность называть красивыми словами, нет никакого либидо, есть импульсы. Временами — частые. Иногда — перехватывающие вожжи у рассудка, но именно импульсы. Потому что — гормоны. Больше гормонов — чаще импульсы. Меньше — реже. Представь врага непобедимым — и проиграешь, поэтому раньше с «могучим» либидо не боролись, ему бездумно покорялись. С импульсами, насколько бы ни были мощными, воевать вполне по силам каждому.
«Либидо»! Придумали же. Впрочем, в те времена только и делали, что изобретали наукообразные оправдания нежеланию жить по совести. Во всех людях есть хорошее и плохое, человек так устроен — со свободой воли. Если законодательно принять парадигму, что плохое тоже хорошо, люди начнут поступать плохо, потому что для этого не нужно трудиться над собой. В результате плохого будет больше, и жизнь станет хуже. Просто, как дважды два.