Дорожки песком отсыпаны. Туалет типа сортир на два очка на уставном расстоянии от палаток. Даже курилка построена, хотя как я уже знал, курить мореманам было нечего.
Именно в этой курилке мы и опрашивали моряков по одному, попутно угощая курильщиков папиросами. Для стимуляции. В конце опроса выдавали курякам пачку дореволюционных папирос фабрики Серебрякова, что по пути прихватили заимообразно у Юшко.
Картина вырисовывалась следующая, если оставить только непротиворечивые сведения. Моряки эти обеспечивали дунайский десант, что в первые же дни войны вклинился в Румынию, наступал и занял даже там какие-то города. Но к сентябрю их отозвали, так как они оказывались в отрыве от основных сил Красной армии, и эвакуировали в Одессу. А Дунайскую флотилию переводили на Днепр.
Наши матросики были с двух подбитых румынской артиллерией кораблей, когда шли эвакуировать десант. При этом бронекатер затонул, а морской охотник выбросился на мель у безымянного острова в дунайской дельте.
С бронекатера спасся только один мичман, который и оказался ««стихийным проводником»», у которого способности проявились сами собой. От стресса в той безвыходной ситуации обстрела румынской артиллерией этого островка, на котором они спаслись от пучины вод. В овражке мичман открыл ««окно»» в степь под Одессу. Но неудачно – прямо в центр расположения какой-то румынской части. И они там приняли бой. Безнадёжный бой, потому как винтовки были не у всех. А патроны только те, что в подсумках. И те быстро кончились.
Мичман снова открыл ««окно»», выпихнул всех их в него, но сам на отходе был разорван ««окном»» напополам. Одна половина упала здесь, вторая осталась там, под Одессой в 1941 году.
Похоронили, что осталось от мичмана и пошли на восток. Шли три дня. Голодные. Патронов не было. Последнюю гранату они истратили практически у нас на виду.
Продолжили беседу в узком кругу – я с Тарабриным и политрук с боцманом морского охотника, которого он завал уважительно Никанорычем. По званию боцман был мичманом сверхсрочной службы. Сам политрук был помощником комиссара флотилии по комсомолу, приданный экипажу морского охотника только на эту операцию.
Так что мы пока и не поняли кто тут над кем главный. По воинскому званию вроде старший политрук. Но это формально. А по авторитету у экипажа – мичман, если посмотреть, как он смог так быстро навести в лагере свой боцманский порядок.
- Вот и весь наш анабазис, - закончил политрук повествование, которое мы уже слушали два десятка раз. – Что теперь делать, просто не представляю. Нас, наверное, уже в дезертиры записали.
- Скорее - в ««без вести пропавшие»», - поправил его я.
- Этот ваш мичман, который вам ««окна»» открывал, он убивал, кого из врагов? – заинтересовался Тарабрин.
- Да, - не стал скрывать политрук, - Человек пять или шесть румын он заземлил. Я сам это видел. Потом и у него патроны в нагане закончились.
- Всё ясно, - пробормотал Тарабрин.
- Что вам ясно? – не понял политрук.
Тарабрин пояснил.
- Ваш ««проводник»», впервые столкнувших с явлением ««темпоральных окон»», не зная о подстерегающих на этом пути опасностях. Первый раз он открыл ««окно»» в своём же ««осевом времени»», чего делать никак нельзя. И вам повезло с переходом, но не повезло с местом перехода, так как ««проводник»» ваш открывал его вслепую. Потом людей убивал. Недюжинных способностей был человек, если смог еще одно ««окно»» после такого открыть. На ваше счастье – в прошлое. Так только его одного и порубило нестабильным ««окном»». Вам ему памятник надо ставить за то, что все остальные живы.
- Не все живы,- уточнил Митрофанов. - Шестерых румыны убили в перестрелке. Мичмана с бронекатера разорвало на наших глазах. Да трое раненых. Всего по списку осталось двадцать пять живых при одном политработнике, одном мичмане и двух старшинах. И еще кок с морского охотника – старший краснофлотец. На руках двенадцать самозарядных винтовок и два пистолета. Патронов нет. Нам нужно добраться до ближайших органов советской власти, чтобы нас поставили на довольствие.
- А вот с этим мы вам помочь можем только с большими ограничениями, - сказал Тарабрин, вставая. – Либо на пять лет позже от вашего перехода, либо на пять лет раньше. Выбирайте. По-другому никак.
- Я в тридцать восьмой не пойду, - сказал молчащий всю беседу мичман, жестко глядя на политрука. – Мне хватило и одного. Когда война закончится?
- В мае сорок пятого, – ответил я. – Нашей победой.
- Значит, в сорок шестой. И как мы там кому докажем, где мы ныкались всю войну от фронта. В какой шхере? А ведь спросят. Строго спросят.