Вот я щёлкаю по чувствительной кнопке гарнитуры и, на уровне моей груди, всплывает голографического меню. Выбираю телефонную книгу, утомлённо прокручиваю туда-сюда и, наконец, набираю своего, как показали последние десять лет моей жизни, единственного друга. Правда, когда он стал ещё и моим шефом, то остался другом, только на три четверти… Шучу, конечно. Не смешно? Мне простительно, я ведь пьяный. Смягчающее обстоятельство, как ни крути…
Сергей отвечает не сразу, но всё же отвечает.
— Что, лечишься? — вопрошаю, своим, уже изрядно хмельным голосом.
— Ага, — весело отзывается Масловский. — А ты, я слышу, уже «подлечился»?
— Да пошёл ты на хрен, предатель! — почти плюю в трубку, впрочем, не слишком злобно для того, чтобы это могло показаться обидным. — Что мне теперь делать? А, брат? Сижу, вот, сижу, пью один… Как мудак!
— Ну, кто же тебе виноват, что ты один пьёшь? Выпил бы с кем нибудь… из друзей.
— А у меня нет друзей! — парую и отваливаюсь на спинку высокого барного стула. — И ты, тоже, скотина такая, не по-дружески со мной…
— Опять же, кто тебе виноват, что у тебя нет друзей?
— Ой, а у тебя, можно подумать, есть? — пробулькиваю я вопросом на вопрос.
— Ну, так меня это не коробит, — хохотнул шеф, — и никакого дискомфорта от пьянства в одиночестве я не испытываю. В этом есть эстетика, что ли… Возможность побыть наедине с собой, покопаться в глубинах своей души…
— Бред, — фыркаю, мысленно разбивая в пух и прах озвученную теорию. — Я не могу ни о чём думать. Я отключаюсь — не думаю ни о чём. И ты знаешь, Серый, всё становится так просто…
— Как в учебнике… — продолжает он мою фразу.
— Да, брат, как в учебнике…
Это всегда было «нашим выражением», ещё со школьной скамьи. Наверное, у всех настоящих друзей есть какая-то своя фраза, которую понимают только они одни, а всем остальным это кажется полным бредом. Но, наша фраза не была чем-то кодовым. Она значила ровно то, что значила. Но для нас в ней был ещё один, скрытый смысл. «Как в учебнике» — это действительно как в учебнике… Учебнике обществознания, что был у нас в школе, в старших классах. Отец говорил, что раньше этой дисциплине не уделяли особого внимания, так как она его попросту не заслуживала. У нас в школе было всё иначе.
Обществознание являлось, пожалуй, главным предметом, коим является и сейчас. Можно было провалить экзамен по чём угодно и не испытать каких-то особых потрясений. Ну, пересдача, ну ещё одна — и всё на этом. С обществознанием дела обстояли несколько иначе. Можно даже сказать — совсем иначе. Если ученик не набирал минимально допустимого количества баллов на экзамене — его стопроцентно ждали серьёзные проблемы. Самое безболезненное последствие — вызов на школьную комиссию. Там педагогический состав выяснял и у ребёнка, и у его родителей, почему же школьник столь плохо осведомлён о том, как нужно жить в современном обществе, ведь именно этому посвящён предмет.
Обществознание было для нас, объективно, самой лёгкой дисциплиной. Даже не имея знакомства с учебными пособиями, можно легко сдать любой экзамен. Вопросы, а-ля — кто управляет страной, какой орган осуществляет правосудие, сколько часов в неделю должен работать и отдыхать добропорядочный гражданин и тому подобное. Особенность заключается в том, что под обычными, на первый взгляд, вещами, как в учебниках, так и в лекциях педагогов, была и остаётся до сих пор, серьёзная философско-прагматическая подоплёка. Для чего нужно отдавать государству именно столько налогов, а не меньше? Для чего они нужны и какую гражданин должен чувствовать ответственность? Почему рабочий день именно 12 и 15 часов, в зависимости от категории, а не, например, восемь, как это было в первых десятилетиях двадцать первого века и ранее? Из-за чего опасны идеологические экстремисты, и чем они могут грозить, как обществу в целом, так и каждому отдельному гражданину в частности? Обществознание даёт ответы на все эти вопросы и является ничем иным, как настоящей промывкой мозгов, которая вменялась и вменяется каждому, в обязательном порядке.
Не знаю, чем это было раньше, но отец говорил — чем-то похожим. Но имелись основополагающие отличия. Этот предмет был скорее познавательным, рассказывающим, как устроено общество и о его законах. Но повествование велось без оценочных суждений, закладываемых в юные умы с самого раннего возраста. Уделялось ему не так много времени, хотя, как говорил Сан Саныч — «даже больше чем следовало».