Беркутов в числе намеченных телефонных контактов не думал о Джалиеве. Но, раз он здесь….человек, насколько помнил генерал, честный, прямой. Не без хитрости, разумеется, но в нашей профессии это качество необходимое. Поговорить стоит, не раскрывая, конечно, лишних подробностей. Но…прощупать, узнать обстановку в их республике. Не в газетно-телевизионном освещении….
— Садись, Спартак, рассказывай, что у вас нового? Как живёте под жарким южным солнцем? И рядом с главной "горячей точкой" нашей страны? Как люди настроены, имею в виду не наших милицейских, а простых людей…Как живут люди у вас?
— Живут. Живём, как все. С Москвой не сравниваю, а так, — как все. Неважно живём, товарищ генерал, товарищ Пётр Николаевич. С Москвой, говорю, не сравниваем, а с прошлой жизнью, не скрою….Многие вспоминают….Особенно, когда в магазины заходят….
— Ну, раньше такого не было. Сейчас — почти изобилие, так почему же "неважно"?
Джалиев молчал. Беркутов понял, что неудачно начал разговор. Нельзя так, — сразу в лоб. Пётр Николаевич нагнулся к селектору: — Верочка, ты нам чай организуешь? Спасибо, давай покрепче. И, повернувшись к гостю, сказал:
— Нарушаю я приличия, извини, Спартак. Сейчас моя помощница чай принесёт, а разговор что? Разговор подождёт.
— Да нет, Пётр Николаевич. Я не потому….Просто жизнь действительно сложная. Двумя словами не обойтись, а для долгого разговора договариваться нужно было. Я же внезапно явился, — как лавина с гор…
— Ничего. Я уже дела сдаю. В новые проблемы влезать уже поздно. Так что, времени полчасика есть. Рассказывай, гость дорогой. Обо всём, что сочтёшь нужным. А я уж потом вопросы задам. На твои отвечу….
Во время всего разговора Беркутов думал о возможности рассказать Джалиеву о своих намерениях, но так и не решился, отметив, однако, что со Спартаком попозже поговорить следует. У полковника на душе тоже тяжесть лежит. Но не сейчас, не в кабинете… Неожиданная мысль пронзила его — "не в кабинете"! Почему? Неужели…Нет оснований, но чутьё старого оперативника потребовало осторожности. Слишком рано рассказывать о намеченных делах, — во вред делам. Здесь теперь, — только о пенсионных проблемах, о встречах можно договариваться.
И он снова потянулся к телефону…
На Урале сейчас на два часа позже. Коллеги, которых не держит за рукав оперативная необходимость, как раз домой собираются. Самое время для звонка. Он набрал многозначный номер. Гудок. Ещё гудок. Ещё…нет, трубку взяли и знакомый говорок полковника Пермякова, чуть растягивая слова, сообщил, что упомянутый полковник слушает.
— Приветствую тебя, Аким Акимыч, некто Беркутов у телефона. Не оторвал от неотложных дел?
— Взаимно приветствую, коллега. Звонок из Москвы всегда тревожит, но я слышу голос давнего друга. И рад. Как поживаешь, Пётр Николаевич?
— Да дела у меня теперь попроще стали: на пенсию оформляюсь. Вот напоследок решил с однополчанами пообщаться….Возможно, через недельку в ваших краях побываю, о встрече хочу договориться.
— О чём речь, Петро! Приезжай….Я в ближайшее время выезжать никуда не собираюсь. Если начальство не прикажет. А с тобой, пожалуй, на охоту сладимся.
— Нет, Акимыч, я уже давно не охотник. Врачи, знаешь ли, не рекомендуют. А повидать тебя хочу…. И к соседу твоему звонить собрался. В кадрах мне сказали, что тёзка мой тоже собирается с мундиром расстаться. Вот так, разойдёмся по своим садам-огородам и совсем связи растеряем…Ты молодец, держишься. Ну да ты же и моложе меня, аж на целый год!
— Год в нашем возрасте величина ничтожная…
— Не скажи. Когда груз нарастает, один год за три воспринимается. Особенно в нашей маяте…. Так я позвоню, Аким Акимыч, перед вылетом…
За вечер Беркутов сделал три звонка.
Он был доволен.
Иванов лежал на диване, обдумывая намеченный разговор с финансистом….Борис, наверняка, спросит, а если не спросит, то подумает, что же подвигло опера "по особо важным" на политическую борьбу?…
Лев много раз мысленно (а при жизни Николая Ивановича и "глаза в глаза") спорил со "своим" автором по разным вопросам, но в одном соглашался полностью: как-то, Леонтьев очертил психологический портрет Иванова и отметил, что важнейшей чертой его характера является стремление к независимости. Да, как и любой нормальный мужчина, он стремится к высшим достижениям на избранном пути, к пьедесталу почёта, как выразился автор, но всегда соизмеряет свои желания с ценой их достижения. Он, конечно, хотел бы стать генералом, иметь свой кабинет и персональную машину, но отлично понимал, что потеряет при этом свободу в принятии решений, будет более зависим от вышестоящих чинов. Это и побуждало Льва Гурыча отклонять не раз возникавшие лестные предложения…. В этом Леонтьев прав. Что же произошло теперь?…Что ж, он готов был ответить: он осознал меру опасности для страны, степень своей личной ответственности за отсутствие попытки изменить положение. К тому же откуда-то взявшаяся уверенность в своих силах!..