Так он и поступил. Собрал все золото, все драгоценности, оружие и дорогие ткани, что дал ему отец. Собрал лошадей и скот, а также добытые уже здесь меха и шкуры. Большой вышел караван, ведь Хадор готов был отдать все, что имел, до последнего украшения и последней монеты, и остаться так беднее самого неудачливого землепашца из своего народа. И со всеми дарами отправился Хадор на север, к нолдорской крепости. Уставали лошади тянуть тяжелые телеги, груженные богатствами вождя эдайн. Но не пожалел бы Хадор ничего, он был щедр и мог легко расстаться со всем, что имел, лишь бы показать, что намерения его серьезны. Опасался он лишь того, что слишком мал окажется выкуп.
Дорога до Барад Эйтель тянулась по безлесой равнине между холмов и незадолго до крепости становилась прямой как стрела. И эту ее часть от поворота до ворот заполнил караван Хадора. Сам же он ехал первым, на лучшем коне, в лучших своих доспехах и опоясанный мечом с позолоченной рукоятью. Держался он гордо, но изо всех сил скрывал внутренний трепет.
Разумеется, эльдар встретили его с немалым удивлением и тут же проводили к Финголфину.
— Я счастлив снова видеть тебя, Хадор, — король был, как и обычно, приветлив, но в его тоне сквозило недоумение. — Но скажи, зачем привез ты столько скарба? Если хочешь отблагодарить меня за отданную тебе землю, то это неразумно. Я ни в чем не нуждаюсь, а тебе стоит подумать о своем народе, потому бесчестно было бы с моей стороны принять эти дары. Или ты решил переселиться севернее? Но где тогда твои люди?
— Ни то, ни другое, — ответил Хадор. Он помолчал немного, собираясь с духом, а потом почтительно, но с достоинством поклонился и продолжил твердо и решительно: — Я пришел просить руки твоей сестры, и это за нее выкуп.
— Выкуп? — переспросил Финголфин, будто пробуя на вкус это слово. — Что значит «выкуп»?
Хадор немного опешил, не представляя, как столь мудрое существо может не знать столь очевидных вещей.
— То, что платят, чтобы получить дозволение жениться.
После этих слов в королевском кабинете повисло молчание, и Хадору почудилось, что сам воздух сделался густым и тяжелым, словно перед грозой. Он видел, как потемнело лицо Финголфина, как губы его сжались в тонкую линию, а глаза засияли еще ярче, чем раньше, и исходивший от него свет был обжигающим и яростным. До того он видел короля спокойным, радостным, порой даже печальным — но никогда не видел его в гневе. Финголфин не кричал, не угрожал и не бранился, но от одного его присутствия сейчас хотелось съежиться в комок или убежать как можно дальше.
— То есть ты вздумал купить мою сестру? — король говорил ровно, чеканя слова, и в его голосе звенела сталь.
— Нет же! — воскликнул Хадор. Он не знал толком, как объяснить, а главное, не мог взять в толк, отчего всем известный обычай Финголфин истолковал так скверно. — Это значит, я готов все, чем владею, за нее отдать. И у нас заведено, что если забираешь девушку из семьи, то должен заплатить ее родичам, чтобы…
— Сам-то понимаешь, о чем говоришь?
Хадор открыл было рот, чтобы ответить, но осекся. Собственные слова звучали и правда гадко. «Вы-куп», «заплатить»… будто на рынок пришел торговаться.
— Ты думал привезти мне золото, ткани, скот и прочее, а взамен хотел получить в жены Лалвен? — Финголфин все еще лишь спрашивал, но если бы холод в его голосе на самом деле мог заморозить, Хадор превратился бы в ледяную статую. — Это и называется «купить», не находишь?
— Я не желал оскорбить ни тебя, ни ее, — быстро проговорил адан, чувствуя себя донельзя глупо. — Так у нас заведено. Но если у эльдар иначе, я готов жениться на ней по любым обычаям.
— Тогда начнем с главного, — ответил Финголфин уже мягче. — Ты поговорил с ней о своих намерениях?
Теперь вспыхнул уже Хадор. Он поперхнулся, и щеки его залились краской.
— Как можно? Я безмерно уважаю леди Лалвен и ни за что не посмел бы унизить ее подобными поползновениями!
— Все ясно, — король тяжело вздохнул и приложил ладонь к лицу. Похоже, он старался не засмеяться.
Открыв настенный шкафчик, Финголфин достал бутылку вина и два кубка и поставил их на стол.
— Нам с тобой стоит сперва побеседовать о традициях…
***
Вечером того же дня Лалвен отказала Хадору. Оказалось, она успела полюбить его, но вовсе не так, как возлюбленного, а словно друга или хорошего товарища. Следующим утром Хадор уехал, сгорая от стыда и досады.
Еще долго он старался видеться с Лалвен только по каким-нибудь важным делам. Иногда он — как и раньше, украдкой — любовался ею, а порой все же перекидывался парой слов просто так. Постепенно первое очарование прошло и он стал видеть ее красоту иначе. Лалвен была все такой же прекрасной, но далекой, чужой, совсем непохожей на человека. Так смотришь на картину или статую, исполненную столь искусно, что она кажется живой, — но разве станешь вожделеть ее как настоящую женщину?
Хадор узнал ее поближе. И оказалась она умна и отважна, искусна в ремеслах, а нрава веселого и смеяться умела так, что смех ее отдавался радостной песней в каждом сердце. Лалвен была той, с кем хотелось стоять рядом — но не идти по жизни как с женой. Слишком уж она, нолдорская дева, отличалась от аданэт. Если и суждено было когда-нибудь сойтись эльфу и человеку, то, должно быть, по некоему особому велению судьбы. И Хадор признал, что не его это судьба. Он полюбил совершенные черты лица, точеную фигуру, стремительный танец и лучезарную улыбку, но все это принадлежало деве, которую он совсем не знал. А дева эта стала ему другом, но не возлюбленной. И когда, спустя годы, Лалвен заключила помолвку с Аннаэлем из митримских синдар, ни единая капля ревности не отравила сердце Хадора. Он радовался за Лалвен.
Прошло время, и Хадор сошелся с Гильдис из своего народа. Была она хороша собой, но не столь ослепительно прекрасна, как Лалвен. Не могла она в бою на мечах одолеть любого из его воинов и не приходилась родней эльфийскому королю. Но Хадор сам не заметил, как отдал ей свое сердце и как любовь расцвела в его душе. С ней хотелось встречать закаты и рассветы, засыпать и просыпаться рядом всю жизнь, до самой смерти, а дальше, если повезет, рука об руку уйти в то неведомое, что уготовано людям.
А все потому, что с Гильдис он сперва поговорил.