Из бесед с известными московскими архитекторами я выяснил, что в настоящее время разрабатывается официальная архитектурная политика, которая в конечном итоге избавит Россию от серого функционализма нынешней эпохи и снова позволит свободно проявить себя гению страны. Выдающимся образцом, как это переводится на язык материализма, является Мавзолей Ленина работы архитектора Щусева. Как я уже упоминал, мастер добился успеха не за счет какого-то компромисса с прошлым — ибо более безжалостный, более бескомпромиссный памятник едва ли был воздвигнут со времен пирамид, — а за счет гармонии цвета с окружающим пейзажем. Перед встречей с главными архитекторами Москвы я ознакомился с представленными со всего мира проектами нового Дворца Советов[118], который должен занять место недавно взорванного «покойного храма Христа Спасителя». Место находится в самом центре Москвы и вплотную примыкает к Кремлю. Я обеспокоился крайне скудной фантазией, проявленной на протяжении конкурса: возможно, проекты, выполненные в виде газометров или упаковочных ящиков, и подходят для фабрик и даже жилых домов, но такая архитектура неизбежно изуродовала бы центр Москвы до неузнаваемости, как это, впрочем, уже удалось небоскребу ЦИК[119] на другом берегу реки. Когда я высказал опасения архитекторам Щусеву и Гринбергу[120], оба ответили, что, хотя призы распределят, как и обещано, власти решили не использовать ни один из проектов по тем самым причинам, которые я выдвинул, и сейчас ищут другие идеи, поскольку современный железобетонный стиль совершенно не соответствует достоинству великой столицы или российскому пейзажу. Одним из главных соображений при выборе нового дизайна было бы использование цвета и благородных уральских камней, благодаря которым современное здание, каким должен быть Дворец, избежит диссонанса с несравненным историческим окружением. Немало русских страдают косностью мышления, чтобы рассматривать такой диссонанс как саму цель художественных усилий. Эти жертвы материалистической новизны не в состоянии отличить «диссонанс» от «различия». Первое — плохо. Второе может быть плохим. Но также может означать контраст между равными по художественным достоинствам, который обеспечивает высшую форму интеллектуального стимула и сам по себе содержит основу гармонии между сравниваемыми памятниками. Пусть новая архитектура во что бы то ни стало будет другой. Только пусть этим занимается взрослый, а не малый ребенок. Когда через несколько лет Дворец Советов наконец возведут, можно будет увидеть, насколько продвинулся большевистский вкус в этом решении и насколько эстетический гений страны оправился от потрясений последних пятнадцати лет.
Москва
Познакомив вас с интеллектуальным и эстетическим фоном, который я увидел, теперь расскажу о путешествии и обнаруженных сокровищах.
Турист едет в Испанию, чтобы увидеть Испанию, в Италию, чтобы увидеть Италию, но в Россию он едет, чтобы увидеть большевизм. Я поехал в Россию, чтобы посмотреть Россию. Когда я это говорю, люди меня не понимают и хотят узнать, выполнят ли успешно пятилетний план, будто я инженер или экономист и всё объясню. Настоящий интеллектуал, на мой взгляд, справится с такими вопросами. Никогда в жизни не видевший завода, разве что снаружи, он идет в турагентство «Интурист»[121], проводит три недели, глазея на заводские конвейеры, изобретенные в Детройте, и, вернувшись, провозглашает зарю человеческого счастья. Тем временем его полная противоположность, консерватор, сидит дома, исступленно размышляя о жуках в сливочном масле. За этим туманом энтузиазма и предубеждения Россия, которая была, есть и будет, исчезает из поля зрения мира. Пейзаж, население, привычки мышления и поведения, здания, произведения искусства, новое и старое, но рассматриваемое всегда неотделимо одно от другого, — именно это, а не скучное зрелище строительства социализма, должно привлекать внимание путешественника. Обычному путешественнику развлечения не нужны. Он стремится в рай или ад, отыскать истину или выявить ложь, и настроен крайне решительно. Лично для меня большевизм менее привлекателен, чем политические системы других стран, главным образом потому, что он более навязчивый и более шовинистский, а еще потому, что он рассматривает иностранца либо как объект для пропаганды самого скучного рода, либо, если это не вызывает серьезного возражения, как еретика, к которому относятся с глубочайшим подозрением. Тем не менее в целом Россия может многое дать путешественнику, который хочет расширить познания и делает это умеючи, не принимая желаемое за действительное, а видя то, что происходит на самом деле. Прошлое, настоящее и будущее непрерывно взаимодействуют, быстро и осознанно, как в фильме, новизна и масштаб которого не имеют себе равных ни в одной другой части современного мира. У меня почти не было времени на критику. Я только наблюдал и был благодарен, что мне разрешили всё посмотреть.
118
Дворец Советов — неосуществленный проект строительства высотного административного здания в Москве для проведения сессий Верховного Совета СССР. План архитектора Бориса Иофана предполагал, что высота Дворца Советов вместе с венчающей его стометровой статуей В. И. Ленина составит 415 м. Планировалась его построить на месте взорванного в 1930 году храма Христа Спасителя.
119
Возможно, Байрон имел в виду конструктивистское здание, построенное архитектором В. М. Маятом в 1927 году на ул. Ильинка для акционерного общества АРКОС. После англо-советского кризиса, спровоцированного деятельностью АРКОСА, в здании размещались советские учреждения.
120
А. З. Гринберг (1881–1938) — крупный советский архитектор-конструктивист, один из основателей Ассоциации новых архитекторов (АСНОВА) и Объединения архитекторов-урбанистов (АРУ), с середины 1930-х годов отошел от работы вследствие критики. В 1935 году Байрон осматривал в Новосибирске строившийся по первоначальному проекту Гринберга Дом науки и культуры.