– Тогда не позволила, – уточнил виконт, – а в этот раз ей просто не предоставили права выбора. Ты пошла в наступление, даже не сообщив о намерениях.
– Эллиот, – остановила Ванесса, – пожалуйста, постарайся не перебивать.
Виконт снова сжал руки за спиной и слегка наклонился.
– Что же, объясняйся, если считаешь необходимым, – разрешил он. – Больше не буду перебивать.
Ванесса грустно посмотрела на мужа и вздохнула. Отложила в сторону платок, который нервно теребила в руках, посмотрела на лежавшую лицом вверх миниатюру и медленно, словно нехотя, перевернула.
– Я испугалась, что забуду Хедли, – заговорила она. – И в то же время поняла, что забыть необходимо. Я вышла замуж и должна дать тебе безраздельное внимание, бесспорную преданность и безусловную верность. Но я боялась, Эллиот. Если я его забуду, значит, любовь тоже умрет. А я всегда верила, что любовь – единственная постоянная величина, что она бессмертна и в нашей жизни, и в вечности. Я плакала потому, что вынуждена забыть, а забывать не хочу.
Эллиот недавно сказал, что не собирается соперничать с мертвым. Но разве не это он намеревался сделать сейчас?
Судя по всему, женщине нельзя приказать не любить, как нельзя приказать полюбить.
– Я отвезу портрет в Уоррен-Холл, – продолжала Ванесса. – А еще лучше – отошлю обратно в Рандл-Парк. Леди Дью подарила мне миниатюру после смерти Хедли и наверняка будет рада получить ее обратно. Конечно, правильнее было бы вернуть подарок еще до нашей свадьбы, но тогда я об этом не подумала. Я не нарушу данной у алтаря клятвы, Эллиот. И больше никогда не стану оплакивать Хедли, Постараюсь спрятать его в дальний уголок сердца и оставить там навсегда, но окончательному забвению не предам.
Клятва, данная у алтаря. Любить, чтить и во всем слушаться супруга.
Раньше она обещала гораздо больше: комфорт, наслаждение и счастье – и во время трех медовых дней удивительным образом подарила и первое, и второе, и третье. А он, наивный простак, принял без вопросов, как само собой разумеющееся.
Оказывается, она всего лишь выполняла данное обещание.
Лорд Лингейт не сомневался, что супруга тоже получила от близости чувственное наслаждение. Но теперь он понял, что она всего лишь восполняла недостаток плотских радостей, которых ее лишила тяжкая болезнь первого мужа.
Все ограничивалось сексом.
Ничего иного для нее не существовало.
Равно как и для него самого, в полном соответствии с желаниями и намерениями. О большем он и не задумывался.
Но почему же, черт возьми, хотя гнев рассеялся, где-то в глубине существа затаился черный клубок разочарования?
Сомнений не оставалось: имя Хедли Дью никогда больше не прозвучит в их доме. Ванесса будет продолжать любить его в глубине души и в то же время, послушная супружескому долгу, навсегда сохранит верность второму мужу.
Виконт снова поклонился.
– Оставлю вас, мэм, – произнес он. – Необходимо заняться срочными делами. Можно ли попросить вас умыться, чтобы слуги не видели заплаканного лица? Встретимся за обедом. А потом я навещу вас в вашей комнате, но спать вернусь к себе.
– О Эллиот! – горько воскликнула Ванесса. – Своим неуклюжим объяснением я только все запутала, правда? Может быть, потому, что не в состоянии разобраться сама.
– Возможно, когда-нибудь в будущем вы сможете написать книгу, – саркастически заметил Эллиот. – Вам отлично удастся любовный роман – что-нибудь, до краев наполненное пустой страстью, фальшивыми переживаниями и напыщенными речами.
С этими словами виконт вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.
Эллиота не оставляло чувство, что его одурачили. Жена не позволила в полной мере выплеснуть гнев и авторитетно разложить по полочкам все то, чего он ожидал от нее и от их брака. Вместо этого завела в дремучий словесный лабиринт и заставила почувствовать себя самодовольным ослом.
Может быть, именно таким он и был на самом деле?
Лорд Лингейт свирепо насупился.
Неужели следовало нежно обнять жену и шептать ей на ушко ласковые слова утешения, пока она оплакивала любимого, которым – так уж случилось – оказался не он сам?
И к тому же мертвого.
Боже милостивый!
Черт подери, куда способен завести человека брак?
Эллиот посмотрел в окно своей спальни и заметил, что дождь припустил еще отчаяннее, чем полчаса назад. Ветер безжалостно трепал верхушки деревьев.
Отлично! Именно такая погода ему и нужна.
Десять минут спустя он во весь опор мчался на свежем, застоявшемся в конюшне жеребце.
Куда именно?
Он и понятия не имел. Главное, как можно дальше от Ванессы и злосчастного брака. А еще прочь от проклятого портрета этого болезненного и милого юноши, с которым он не хотел соперничать, даже если бы мог.
Пусть любит его, сколько душе угодно.
К черту ее.
К черту Хедли Дью.
Поняв наивность собственных мыслей, виконт пришпорил коня и понесся прямиком на возвышавшуюся впереди зеленую изгородь.
Если суждено рассуждать наивно, то почему бы заодно не вести себя безрассудно?
Чем больше Ванесса споласкивала лицо холодной водой и разглаживала кремом, тем заметнее распухали веки и краснели щеки.
В конце концов она оставила бесполезное занятие и вышла в коридор энергичной походкой, приклеив к губам самую лучезарную улыбку, хотя встретили ее лишь картины на стенах и мраморные бюсты на лестничных площадках.
Виконт вернулся домой и появился в гостиной всего за несколько мгновений до того, как дворецкий объявил, что обед подан. Пора было идти в столовую. В присутствии слуг они целый час вели надуманный, неестественно высокопарный разговор, а Ванесса вдобавок изо всех сил улыбалась.
Потом оба сидели в гостиной возле камина – правда, по разные его стороны – и читали. Ванесса заметила, сколько раз муж перевернул страницы. Насчитала четыре раза, и это за полтора часа. Сама она тоже время от времени вспоминала, что неплохо было бы сменить декорацию перед глазами; при этом всякий раз принимала новую позу и улыбалась, словно читала что-то потрясающе увлекательное.
Лишь просидев так с полчаса, поняла, что сняла с полки сборник проповедей.
Пришлось улыбаться более задумчиво.
Ванесса украдкой посмотрела на мужа. Зачем, собственно, сегодня днем он вернулся домой пораньше и зашел в спальню без стука? Неужели чтобы…
Но Эллиот хмуро смотрел в книгу и совсем не походил на человека, мечтающего о любовной близости.
Когда же наконец пришло время отправляться ко сну, он проводил ее до двери гардеробной и, поцеловав руку, вежливо поинтересовался, позволено ли ему прийти через некоторое время. Да-да, так и спросил!
Когда он появился в спальне, Ванесса лежала в постели и размышляла, что можно сказать и сделать, чтобы исправить положение. Но в конце концов просто молча улыбалась до тех пор, пока он не задул свечу – впервые со дня свадьбы.
Он овладел ею без поцелуев и ласк – деловито, торопливо и похотливо. Все закончилось задолго до того, как она успела хотя бы подумать об остром наслаждении, которое неизменно испытывала во время предыдущих тринадцати интимных встреч.
Единственное, что ей досталось сегодня, – это тупая боль неудовлетворенного желания.
Закончив дело, виконт немедленно встал с постели, накинул халат и удалился через гардеробную.
А прежде чем закрыть дверь, поблагодарил.
Он сказал ей «спасибо»!
Слово прозвучало окончательным оскорблением.
Хуже того, оскорбительной выглядела вся сцена. Ванесса подозревала, что не случайно.
Поведение лорда Лингейта недвусмысленно показывало, что если ей угодно быть его супругой всего лишь ради положения в свете и производства детей, то он счастлив предоставить желаемое.
До чего же все-таки глупы мужчины!
Или если воздержаться от преувеличения и несправедливости по отношению к бесчисленному множеству ни в чем не повинных джентльменов, то можно было бы переформулировать мысль: до чего же глуп Эллиот Уоллес, виконт Лингейт!