Неужели он настолько мелочен? Мысль больно задела.
Эллиот хотел ее и сейчас. Собственно, желание родилось еще рано утром, когда она до завтрака неожиданно появилась на пороге кабинета Джорджа.
Так чем же все-таки привлекала Ванесса Уоллес, виконтесса Лингейт?
Эллиот нежно провел пальцем по щеке жены.
Она открыла глаза, сонно посмотрела и улыбнулась.
Вот один из секретов! Не было на свете другого человека, чьи глаза улыбались бы постоянно, излучая… что? Тепло? Радость? Одновременно и то и другое?
Радовалась ли жена его приходу? После того как на протяжении нескольких ночей подряд его поведение вполне можно было бы назвать оскорбительным?
– Я не спала. Просто лежала с закрытыми глазами и отдыхала, – сказала она и засмеялась.
Да, и еще смех. Искренний. Теплый. Почти заразительный.
Некоторые люди словно несли в себе счастье, и Ванесса принадлежала к их числу. Она – его жена.
Эллиот развязал пояс и сбросил халат на пол. С тех пор как обнаружил Ванессу в слезах, он неизменно приходил к ней в ночной рубашке. Но сейчас снял и ее, небрежно швырнув на халат.
Лег на спину рядом с женой и прикрыл рукой глаза.
Впервые за много ночей виконт не задул свечу. Ванесса лежала на боку и смотрела на мужа.
– Эллиот, – тихо позвала она. – Сегодня выдался чудесный день, и я запомню его надолго. Тебе ведь было не очень скучно, правда?
Он убрал с глаз руку и повернул голову.
– Считаешь, что я не умею радоваться?
– Вовсе нет. Просто не знаю, умеешь ли радоваться вместе со мной. Дело в том, что я совсем не хороша собой, не умею вести занимательные беседы и…
– Неужели никто и никогда не называл тебя прелестной? – перебил Эллиот, не дожидаясь еще одной негативной характеристики.
Ванесса немного помолчала.
– Ты называл, – наконец ответила она и рассмеялась. – На балу в День святого Валентина. А потом добавил, что все остальные дамы, без исключения, тоже очаровательны.
– Любишь весну? – неожиданно спросил виконт. – Правда, она приносит в мир красоту и обновление?
– Да, – серьезно согласилась Ванесса. – Весна – мое любимое время года.
– Сегодня я назвал тебя весенним цветком. Так вот, это был не пустой комплимент.
– О, – вздохнула Ванесса, – как приятно! Но ты вынужден говорить мне такие слова, ведь ты мой муж.
– Значит, предпочитаешь считать себя некрасивой? – уточнил Эллиот. – Кто-нибудь говорил тебе об этом?
Ванесса на секунду задумалась.
– Нет, – ответила она. – Никто из знакомых не проявил подобной жестокости. Но отец порою шутил, что следовало назвать меня Джейн, потому что я была его «дурнушкой Джейн». Впрочем, шутил беззлобно, с неизменной любовью.
– При всем уважении к памяти преподобного Хакстебла считаю, что его следовало повесить, утопить и четвертовать, – заявил виконт.
– О Эллиот! – в ужасе воскликнула Ванесса. – О чем ты говоришь?
– Если бы я до сих пор оставался холостым, – продолжил он, – и выбирал невесту из трех сестер, основываясь исключительно на внешности, то все равно выбрал бы тебя.
В глазах Ванессы снова вспыхнули искры смеха, а на губах появилась нежная улыбка.
– Вы мой галантный рыцарь, – заметила она. – Благодарю вас, сэр.
– Так, значит, я воплощаю в себе не только холодность и раздражительность? – поинтересовался Эллиот.
Улыбка стала шире.
– Ты совмещаешь головокружительную смесь самых разных качеств. А потому не обращай на меня внимания, когда я приписываю тебе сразу несколько свойств характера. Уверена, что в твоей душе скрываются тысячи секретов.
Жизни не хватит, чтобы разгадать хотя бы несколько сотен. А уж обо всех и говорить не приходится. Никогда не постигнуть того, кто рядом.
– А себя постигнуть можно? – уточнил Эллиот.
– Нет, – решительно ответила Ванесса. – Нередко мы удивляем сами себя. Но разве предсказуемость не сделала бы жизнь пресной и скучной? Как бы нам удалось познавать мир, расти и приспосабливаться к новым условиям?
– Опять ударилась в философию? – скептически заметил Эллиот.
– Если задаешь вопросы, то, наверное, ждешь ответа? – парировала Ванесса.
– Тебе известно, как изменить меня к лучшему, – задумчиво произнес он.
– Разве? – Ванесса удивленно взглянула на мужа.
– «Придумаю способы. Я ведь чрезвычайно изобретательна», – процитировал Эллиот сказанную в театре фразу.
– О, надо же! – рассмеялась Ванесса. – Я ведь и вправду это сказала, да?
– Пока лежала с закрытыми глазами и отдыхала, ты думала? – уточнил Эллиот. – Проявляла изобретательность?
В ответ он услышал лишь тихий смех.
– Если нет, – заключил Эллиот, – то, наверное, я обречен на всю ночь остаться холодным и раздражительным. Интересно, смогу ли уснуть?
Он закрыл глаза.
Тихий смех повторился, а потом наступила тишина. Спустя пару мгновений послышался шорох сорочки. Несколько ночей подряд Ванесса встречала мужа одетой, поскольку он являлся в ночной рубашке.
Желание не заставило себя ждать, однако Эллиот продолжал лежать, изображая спящего.
Вскоре на грудь легла теплая ладонь. Пальцы нежно гладили, ласкали, поднимаясь к плечам и возвращаясь вниз, к животу.
Потом Ванесса встала на колени и склонилась, чтобы целовать, согревать дыханием, дразнить его губами и ногтями.
Эллиот мужественно сохранял неподвижность и не открывал глаз, изо всех сил стараясь дышать ровно.
Ванесса легонько подула в ухо, лизнула, а потом нежно сжала губами мочку и принялась осторожно покусывать.
Руки тем временем неустанно кружили возле возбужденного члена, подбираясь все ближе и ближе, пока наконец пальцы не сомкнулись, чтобы легко, но смело гладить и ласкать. Подушечка большого пальца скользнула по вершине.
Сохранять спокойствие стало крайне сложно.
Ванесса оказалась невероятно искусной соблазнительницей.
Мгновение – и Ванесса села верхом, сжала ногами его бедра и легко прикоснулась к груди своей маленькой, но такой красивой грудью. Пальцы ерошили волосы Эллиота, а губы исследовали глаза, виски, щеки, пока наконец не добрались до рта.
Эллиот открыл глаза.
И увидел на щеках жены слезы.
– Эллиот, – прошептала она, раздвинув языком его губы и проникнув внутрь. – Эллиот.
Он крепко сжал ее бедра и, нащупав вход, с силой насадил на рвущийся в бой клинок.
Из ее горла вырвался почти нечеловеческий гортанный возглас, а потом началась бешеная скачка, унесшая обоих за пределы страсти. Лишь утолив отчаянный голод, они вернулись к размеренному ритму.
Когда прекратилась бешеная пульсация вожделения, а сердце перестало молотом стучать в ушах, Эллиот услышал, что Ванесса плачет не таясь. Да, она рыдала на его плече, все еще крепко сжимая коленями бедра и вцепившись пальцами в волосы, словно опасаясь отпустить и потерять его.
Поначалу Эллиот рассердился. Стоило ли сомневаться в том, что раньше Ванесса точно так же ублажала покойного мужа, у которого болезнь практически отняла силу? Ради умирающего любимого она и сочинила все эти восхитительные ласки.
И в то же время Ванесса не была влюблена в Хедли Дью, не желала близости с ним. Старалась доставить наслаждение бескорыстно, просто потому, что любила.
Только сейчас Эллиот начал улавливать тонкую грань между понятиями.
Какое же, должно быть, блаженство – ощущать на себе любовь Ванессы Уоллес, виконтессы Лингейт.
Его супруги.
Эллиот не позволил себе углубиться в гнев. К счастью, ему хватило душевной тонкости, чтобы понять истинный смысл слез. Да, в них воплотилось счастье: ведь ее ласки не прошли даром, а оказались в полной мере вознаграждены взаимным удовольствием и удовлетворением. Ну а если и примешивалась горькая капля тоски по тому, кто не имел возможности в полной мере насладиться ее стараниями, то обида и ревность здесь были неуместны.