На этот раз контроль дался намного труднее. На команды кот реагировал вяло, только дергался, как на ниточках. Тось пробовал и так, и эдак, но ничего не получалось. Похолодел от ужаса — Мира завтра точно начнет ругаться, скажет, зачем трогал, если ничего не можешь, до боли зажмурился, сосредоточился и… будто поднял что-то тяжелое. И сразу с облегчением ощутил, что получилось. Котенок чувствовался так, как никогда раньше, весь, от кончиков ушей до кончика хвоста. Тось задохнулся от радости, от ощущения полной свободы. Его переполняла сила, она плескалась в нем, огромная, как река, которая текла за околицей. Тось чувствовал, что может все и даже немного больше. И он может заставить кота не просто бегать и прыгать, а играть, как настоящего. И не просто играть, а играть даже когда самого Тося не будет рядом. То есть самостоятельно.
Тось долго вспоминал наиболее интересные кошачьи повадки, пытаясь представить их наиболее ярко и точно, чтобы Мира увидела и обрадовалась. Он бы, наверное, всю ночь так просидел, придумывая кошачьи проделки, но вышла мама, отругала и отправила спать.
Утром все было прекрасно. Котенок вел себя, как обычный кот, и даже лучше. И почти не вонял. Правда, на него никто не обратил внимания — все торопились на покос. Его даже Мира ни разу не погладила: бабка Сава гоняла ее все утро то туда, то сюда, не давая ни минуты покоя. Тось решил запастись терпением и дождаться вечера. Тогда уж она точно оценит его работу.
День прошел замечательно. Мужики ушли косить на другой луг, а бабы остались ворошить траву, которая была скошена накануне. Тосю с Мирой, наконец-то, вручили вожделенные грабли, и они весь день работали вместе со всеми. В обед Тось зорко следил за отцом и теткой Фелисией, но те все время были на виду и никуда не отлучались. Сердце Тося немного успокоилось.
Отец, будто чувствуя вину, несколько раз мимоходом похвалил сына в разговоре с другими мужиками, и Тось окончательно оттаял. Все произошедшее вчера подернулось дымкой и отошло на задний план, а сам отец был полностью прощен и принят обратно в круг самых родных и дорогих людей.
Домой сельчане возвращались с песнями, и на душе у Тося было легко и радостно. Сенокос должен был продлиться примерно две недели, и Тосю хотелось чтобы он никогда не заканчивался. Шлепая босыми ногами по пыли, Тось шел рядом с Мирой, такой же усталый и чумазый, как она, и был совершенно счастлив.
Тось потом часто вспоминал этот вечер. Наверное, именно он определил его дальнейшую судьбу. То, что было после, конечно, тоже определяло, но именно этот вечер словно провел невидимую черту между тем, что могло быть, и тем, что стало.
Не ожидая ничего плохого, они с Мирой вошли во двор следом за родителями Тося. Им навстречу выбежал Шмель, небольшой кобелек, чернобокий, с коричневыми подпалинами, начал ластиться, скуля и повизгивая от чистой собачьей радости лицезрения любимых хозяев. А следом за Шмелем из-под крыльца выскочил Мирин котенок и тоже бросился к ним.
Тось после удивлялся, с чего Шмель так взбеленился. Котенок же не хотел ничего плохого, только поиграть с Мирой, как ему и было велено. Но глупый пес сначала бешено зарычал на него, вздыбив шерсть на загривке, а когда тот не отреагировал на предупреждение, и вовсе залаял и бросился на беднягу, пытаясь схватить истекающей злой слюной пастью.