Внутри было тепло и тихо. Впрочем, тишину сразу же разорвал отчаянный женский крик. Мгновенно избавившись от плаща и сапог, Аника рванулась внутрь.
Райта лежала в спальне, потная и растрепанная. Она держалась за живот обеими руками, ее крупное тело сотрясала дрожь, а лицо исказилось от муки.
Аника поняла, что дело хуже, чем она ожидала, быстро разобрала сумку и принялась за работу.
Через два часа ей начало казаться, что эта ночь никогда не кончится. Райта уже не кричала, а выла, подпевая песням беснующегося снаружи ветра. Не помогали никакие средства, даже дар Ани-Милостивой, которым обладала Аника (правда, слабенький, чего греха таить, иначе она не оказалась бы в этой богами забытой деревне), оказался бессилен. Ребенок шел неправильно, ножками вперед, и Аника была вся в мыле, пытаясь хоть как-нибудь облегчить муки роженицы.
Поэтому, когда Антосий вошел в спальню, она не стала скрывать злость и раздражение.
— Ну чего вам еще?
Вообще-то, она, как и любая дочь Ани, не возражала, чтобы при родах присутствовал отец.
Считалось, что так он легче примет заботы о ребенке. Но этого человека Аника видеть здесь не желала. Он уже показал, что на жену и ребенка ему плевать, так на кой он тут нужен? Кто знает, может, своей руганью на Хельфа он и вызывал такие проблемы? Еще неизвестно, как на ребенке отразится. В Хельфову ночь какие только дары с небес не падают….
— Там, это, Сегорий пришел, вас спрашивает, — физиономия у Антосия была обеспокоенная.
От удивления Аника даже обернулась. Ничего себе.
— Зачем?
— Говорит, Лиса, то есть, это, Фелисия, тоже рожает.
Аника застонала. О боги всемогущие, за что ей такое наказание?
— Где он?
— В сенях.
С Сегорием Аника тоже была знакома не первый год. Он всегда был крупным мужчиной, а в последние год-два настолько раздобрел, что еле помещался в сенях. Антосий рядом с ним выглядел мальчишкой. По обычаю, Аника должна была сначала поприветствовать пришедшего, потом дождаться ответа, потом спросить, как дела, и лишь потом вежливо поинтересоваться, какого демона ему от нее понадобилось. Но сейчас на все это не было времени, и потому она коротко бросила:
— Как давно началось?
От такого приема Сегорий слегка опешил, но быстро пришел в себя.
— Не могу знать, матушка. Проснулся недавно, а она бродит по дому, чисто нежить неупокоенная. Всех перепугала. Спрашиваем: ты как, до утра дотерпишь, а она — помру да помру. На помощь вашу уповаем, матушка.
Уповаем. Как мило.
— Так я тут тоже не баклуши бью, батюшка, — не удержалась Аника. — У вашей соседки роды тяжелые, не могу отойти.
В этот момент Райта снова закричала. Сегорий заметно занервничал.
— Ну ладно, — переминаясь с ноги на ноги, выдавил он, — делайте свое дело, матушка, мы подождем, — и повернулся, чтобы идти.
— Погоди! — в разговор неожиданно вклинился Антосий. — Матушка, может, заглянете к ним ненадолго, а с женой пока я посижу?
— Ты понимаешь, о чем просишь, уважаемый? — от возмущения Аника не заметила, как перешла на ты. — Ребенок вот-вот пойдет, а если она умрет у тебя на руках?
— Не слушайте его, матушка, — подал голос Сегорий, открывая дверь. — Я же сказал, мы подождем!
— Ты-то, может, и подождешь, сволочь, — вдруг вызверился на него Антосий, — а она нет! Ты ее никогда не жалел!
Сегорий обернулся с таким лицом, что Аника испугалась.
— Сам-то кого больше жалеешь, а, Тось?
Аника вдруг нутряным чутье поняла, что, если сейчас не вмешается, дело кончится дракой. Только этого ей не хватало.
— Так, замолчите, оба! — прикрикнула она на них.
Мужики вздрогнули и пристыжено опустили головы. Есть, есть в деревенской жизни и хорошие стороны.
— Вы, Антосий, сейчас пойдете к жене и будете делать то, что я вам скажу. А вы, Сегорий, прямо сейчас ступайте ко мне за моей помощницей и приведите ее сюда. Понятно? Все, идите!
Жена Сегория, Фелисия, сидела на лавке, вцепившись обеими руками в живот. Так же, как недавно ее соседка. На этом, однако, сходство заканчивалось. Фелисия, в отличие от высокой и полнотелой Райты, была невысокой и стройной. На нежном тонком лице исходили страхом и болью огромные глаза. Она не кричала, но, как подозревала Аника, только потому, что рядом находилась ее свекровь, угрюмая бабища с вытянутыми в недовольную нитку губами. По слухам, они не слишком ладили, и понятно, что Фелисия больше боялась ее, чем родов.