Франсеск Монтеррань — «мученик за веру», а иными словами — «дознаватель» епископа, привык разбираться с неожиданными вопросами. Этот, однако, вынудил его замереть и на секунду задуматься.
— Мне кажется, ваше высочество, — промолвил он наконец, — что наследник Асберта просто-напросто унаследовал ваше имя. Возможно, конечно, что по той или иной досадной случайности молодой Асберта недавно скончался, оставив брату права наследника. Но если это так, то эти новости еще не дошли до нас…. Мало того, поговаривают, что Асберта женился на иностранке.
— На иностранке? — удивленно повторил Бернат.
— Мой добрый Бернат, — лукаво улыбнулся епископ. — Мир тесно связан между собой. Слово нам нечуждое и я бы сказал — родственное… Она могла приехать даже отсюда, но принята кое-кем за иностранку. Если Улибе полагает, что это столь важно, то я могу написать своему кузену и выяснить все необходимые подробности.
— Ваше преосвященство, прежде чем мы приступим к другим материалам, находящимся в сумке курьера, — сказал Бернат, — мастер Понс Мане желал бы побеседовать с вами об обвинении, вынесенном местными жителями.
— Тогда нам лучше с ним увидеться, — сказал Беренгер, и паж был послан за главой городского совета.
— Спасибо, что приняли меня, Ваше преосвященство, — с поклоном пробормотал Понс Мане. — Доброе утро, отец Франсеск, отец Бернат. Я бы не осмелился вас беспокоить, не находись я сам в небольшом затруднении.
— И что же вас беспокоит, мастер Понс? — удивленно спросил епископ, зная спокойную и чувствительную натуру Понса.
— Сегодня утром ко мне заходил Луис Мерсер и заявил, что он желает подать жалобу. Он сказал, что видел двух членов нашей еврейской общины за чертой города. Мужчина без своей кепки и женщина, порочно и похотливо демонстрирующая свою особу, без вуали или другого пристойного прикрытия, ехала, как он сказал, Ваше преосвященство, без лицензии или разрешения проезда по сельской местности, как любая другая христианская госпожа.
— Имелось ли у них что-либо, на чем можно было бы конкретно сосредоточить внимание? — пробормотал Беренгер и посмотрел на мастера Понса. — Кем они были? Я имею в виду этих евреев?
— Ваш лекарь, Ваше преосвященство. И мой врач тоже. Я не могу поварить подобным заявлениям.
— И когда же случилось это странное событие?
— В тот день, когда молодой Юсуф отправился в Барселону. Мастер Исаак и госпожа Ракель часть пути проехали вместе с ним.
— Так оно и было. Кто, вы сказали, выдвигает столь забавные обвинения?
— Мастер Луис. Луис Мерсер.
— Мастер Понс, этот человек начинает испытывать мое терпение. Мастер Понс, буду вам крайне обязан, если вы навестите Луиса Мерсера и сообщите ему, что мастер Исаак и его дочь отсутствовали в городе по поручению епископа Жироны, по-вопросам, связанным с делами епархии. И, по словам заслуживающих доверия свидетелей, оба были надлежащим образом облачены в течение всего времени этого короткого путешествия. И что любые дальнейшие попытки преследовать их будут иметь весьма серьезные последствия.
— Непременно, Ваше преосвященство. И благодарю вас. Я ведь тоже нахожу себя в каком-то смысле скучным и устаревшим. И что, если я помогу овдовевшей лет двадцать назад бабушке в одиночестве перейти городскую площадь, чтобы попасть на мессу, меня тоже обвинят в непристойном поведении? Или иных благотворительных деяниях?.. Хотя, если говорить о благотворительности, — холодно добавил Понс, — то в последнее время он этим качеством не отличался.
— В таком случае, если вы желаете, — мягко сказал епископ, — мы не будем упоминать об этом никому, если только мастер Мерсер не прекратит своих дальнейших происков.
— Великолепная мысль. Вы поговорите об этом с мастером Исааком?
— В данный момент — нет, но если возникнет подобная необходимость…
— Большое спасибо, Ваше преосвященство. — И Понс Мане с огромным облегчением направился к Луису Мерсеру с советом позабыть о своих вздорных обвинениях.
По мере того как тени удлинились и город начал приходить в себя после одуряющей полуденной жары, занятия Исаака фармацевтикой были прерваны звонком в калитку срочным посланцем от вышеупомянутого Луиса Мерсера.
— Ты сказал, что он очень болен. Можно узнать, в чем это проявляется? — спросил он слугу, принесшего сообщение. — Мне точно надо знать, что захватить с собой.
— Мастер Исаак, он не может ни спать, ни есть, — ответил слуга. — Он впал в ужасающую меланхолию и не может избавиться от болей в голове.