Когда Томаза наклонилась к ней и похлопала по коленке, Клара подпрыгнула, как будто ей приставили нож к горлу.
— Дорогая Клара, — сказала донья Томаза. — Успокойся. Все будет хорошо, уверяю тебя. Сейчас, когда ее величество вернулась к нам, она быстро решит все твои проблемы. Пока королева была занята, — добавила она, — ничего не могло произойти. Никаких перемен. Неудивительно, что ты так беспокоилась.
— Но Томаза, — прошептала в ответ Клара, — теперь, когда ее величество снова с нами, она примет решение, как со мной поступить. И кто знает, что произойдет? Меня могут отослать с этого спокойного острова.
— Спокойного острова? — переспросила Томаза. — Двор, устроившийся на краешке большого сражения? Ты удивительная и прелестная девушка, но то, что ты находишь мир в сражении, это в тебе самое удивительное. — Томаза наполнила чашу охлажденным мятным напитком и протянула ее Кларе. — Выпей, — сказала она, — и давай-ка вернемся к нашей работе. Я вернусь через минутку, — пробормотала она и исчезла внутри шатра.
Клара не смогла себя заставить вернуться внутрь и решила пройтись по тропке, идущей вдоль края временной полевой резиденции ее величества; отсюда с некоторых точек можно было углядеть даже краешек моря. Она безучастно смотрела на него, стараясь собраться с мыслями. В ее голове теснились бессмысленные образы, не желавшие преобразиться в связные картины. Что самое плохое может с ней случиться, если ее отошлют назад в Барселону? Если ее величество примет именно такое решение, что произойдет дальше? Тут в голове снова воцарялся хаос, и, охваченная паникой, она повернула к шатру.
Там она неожиданно обнаружила, что ее работа исчезла. Сорочка Томазы куда-то пропала. Она в отчаянии огляделась по сторонам. «Столько тяжелого дорогого шелка!» — пронеслось у нее в голове. Они решат, что это она украла его.
— Я потеряла свою работу, — со слезами в голосе сказала она.
— Это Томаза взяла ее, отозвалась донья Эльвира. — Она хотела показать ее донье Марии Лопес. Она в таком восторге от этой сорочки, что заявила, будто станет носить ее при дворе с туфлями, чулками и драгоценностями. И ни с чем больше.
Все дружно рассмеялись и вернулись каждая к своему занятию. Клара взяла в руки забытую кем-то книгу и начала читать вслух тихим, временами запинающимся голосом.
Неожиданно кто-то взял ее за локоть.
— Ее величество хочет вас видеть, — сказала донья Мария, — если у вас есть время.
На подобный вызов существовал только один ответ. Клара положила книгу на стол и вскочила на ноги. Она присела перед доньей Марией в реверансе и направилась вслед за ней в шатер королевы.
— Наша возлюбленная Томаза принесла нам шелк, вышивку на котором, как она утверждает, сделала ты, Клара.
Ее величество обращала свою речь к фигуре с опущенной головой и замершей в глубоком реверансе, потому что Клара никак не могла заставить себя встать прямо. Она на мгновение подняла глаза, заметила поданный королевой знак и выпрямилась.
— Да, ваше величество, — пробормотала она.
— Это не только очаровательная вышивка, но она и выполнена очень искусно, — сказала королева. — Кому же в голову пришла эта идея?
— Мне, ваше величество, — Клара снова присела в реверансе.
— Ну, раз так, мне было бы приятно, если бы ты приложила свою фантазию к тому платью, над которым вы с благородной Томазой работали. Думаю, у нас здесь найдутся серебряные и золотые нити. Донья Мария проследит, чтобы у вас было все необходимое.
Лорду Пере Бойлю и наместнику Кардоны предоставили капитанскую каюту в соответствии с их рангом; там же повесили гамаки для Юсуфа, слуги наместника и человека лорда Пера, который выжил, но по своему состоянию был скорее пациентом, чем возможным помощником. Где собирался спать сам капитан, Юсуф не знал, да его это и не интересовало. На судне было еще пять лордов со своей прислугой, они заняли оставшиеся три каюты. Одного из них, благородного Рамона де Рюисека отправили для того, чтобы он собрал небольшой флот галер и вернулся с ними обратно. Предполагалось, что он разделит самую маленькую каюту с капитаном, но было достаточно одного взгляда на то, как болезненно морщилось его бледное лицо, когда он со своим слугой поднимались на борт, чтобы понять — каюту оставят ему одному. Он и вправду был очень болен.