— Чтобы общаться с вами, надо быть терпеливой нянькой, — проворчал он, когда Андрей сел рядом.
— Может быть, может быть, — пробормотал тот рассеянно, пытаясь согреться, плотнее закутываясь в куртку. — Вот что, Чарлз, — заговорил он, опять становясь таким, каким видел его Маккью в шале, — как только мы получим результаты лабораторных анализов и информацию о ситуации в «Спринг-бод», я вам дам подробнейший портрет преступника. Думаю, вы найдете его довольно легко или будете знать, кого искать. Но если вы его сразу арестуете, вы все испортите. Есть в этой истории странности, которые выше моего разумения… Это что касается преступника. — Он с минуту помолчал и потом вдруг обратился к Чарлзу с вопросом: — Знаете, что означают те странности, с которыми мы столкнулись, пытаясь понять, кто он, преступник, и как он попал в шале?
— Пока я понял, что вас смутила его необычайная сила. Это вы продемонстрировали нам с Кидом. Об остальном вы не посчитали нужным мне сообщить, хотя, по-моему, это тактически глупо.
— Я просто должен проверить одну догадку, которая до сих пор кажется мне нелепой. Но если она подтвердится, нас скорее всего ожидает ловушка, тупик… Если вас принуждают к спешке, дело, вероятно, легко можно будет закрыть. Может, так оно и лучше. Мы найдем убийцу, но не истинного преступника… Впрочем… Даже не знаю, стоило ли говорить об этом. Хотя мне, в общем, не привыкать — грязь, она везде грязь. Где идет двойная игра, там наивные люди, вроде нас с вами, всегда в прогаре… Ну а что касается ваших планов, — разумеется, можете меня в них не посвящать…
Андрей говорил о вещах, которые самому Чарлзу не давали покоя. Осторожно разворачивая следствие, он, в сущности, начал уже нарушать договоренность с Чиверсом, привлекая своих людей — пусть пока к частным операциям, но все же расширяя возможность утечки информации. Если бы Чиверс удовлетворился (разумеется — вместе с прессой!) имитацией автомобильной катастрофы, и то осталось бы столько разных свидетелей: Кид, Лотти, «пиротехник»-шофер, Мэри Спилмен, изображавшая за рулем Валерию… Наконец — Андрей. Или даже Кроуф, что вместе с Мэри перетряхивал обитателей пансионата «Спринг-бод»… А к вечеру должен появиться еще один следователь, которого он буквально выпросил у своего европейского коллеги Сэмьюэла Доулинга. И если удастся выскользнуть из-под Чиверса, то, может быть, выпросил и не зря. В принципе, возможность взять в клинч банкира у него имелась, стоило лишь по каналу, известному одному Маккью, аккуратно пустить слушок, что с гибелью Валерии Бренна не все так чисто, как кажется. Слух этот дошел бы до ушей Старого Спрута — Реджа Уоллеса, и тогда игра приняла бы совершенно иной масштаб. Здесь бы пришлось согласиться с тем, что убийство заказное, и копать до конца. Андрей, пожалуй, был к этому готов, дело засасывало его, задевало профессиональное самолюбие. Интересно, правда, как он себя поведет, когда узнает об инсценировке аварии? Маккью терпеть не мог чистоплюев и прочих — с излишней совестливостью. Что здесь можно было ожидать от Андрея, он не знал, а следовательно, не мог себе позволить говорить о вещах, на которые они, возможно, смотрели по-разному.
— Хорошо, — сказал Чарлз. — Далеко не всё — в этом уж вы сами виноваты, но многое мне ясно. Отложим обсуждение до вечера. К девяти Марк заедет за вами. А пока скажите, где вас высадить.
Уже год, как Андрей мог позволить себе снимать двухкомнатную квартиру в трех минутах ходьбы от офиса Дью Хантера. Приняв душ, побрившись, наскоро перекусив, он почувствовал себя лучше. Решив, что застанет еще Хантера в конторе, он набрал его номер.
— Сыскное агентство Дью Хантера. — Голосок Моны, как всегда, звучал приветливо и многообещающе.
— Привет, детка.
— А! Вы опять за свое? — Мона сразу узнала его.
— Только для конспирации.
— Очередная красная шапочка?
— Нет. На этот раз серый волк.
— Вам шефа?
— И шефа тоже.
— Он, кстати, ждет вас, — по-моему, только поэтому не уходит.
— Тогда до встречи. Через пять минут я буду.
Вспомнив аэродромную поземку, он надел пальто, заменил шарф на более теплый, перед выходом на улицу поднял воротник.
Дью, похоже, действительно ждал его.
— Живой? — Он поднялся из-за стола, чтобы пожать ему руку.
За годы скитаний Хантер оказался единственным человеком, с которым Андрея связывали если не дружеские, то очень близкие отношения, проверенные двухлетней работой, риском и готовностью в любой момент поддержать друг друга. Это были два лучших года Андрея, как, впрочем, и Хантера. При всей несхожести характеров, они прекрасно уживались. Дью — типичный американец, трезвый, расчетливый — был в то же время открытым, добродушным, на странности и выходки Андрея смотрел с некоторой снисходительностью, а порой с обезоруживающим грубоватым юмором. Андрей оттаивал рядом с ним. Его резкость, грубость, самоуверенность, а иногда и жестокость, выработанные за годы мыканья по России и скитаний «по европам», рядом с Хантером смягчались, и он становился похожим на того Андрея, которого знал очень узкий круг его петербургских друзей и в первую очередь — однокашник по юрфаку Тёма Виноградов.