Они помолчали. Что-то в поведении Андрея смущало Хантера.
— Андрей, а ты не хочешь сказать, за какую работу нам платят?
— Нет, не хочу. И те, кто нам платит, тоже тебе этого никогда не скажут. И слава Богу.
— И ты отказываешься от моей помощи? — с удивлением и — Андрей это почувствовал — с обидой спросил Хантер.
— Ты же видишь, что нет. К кому я пришел за деньгами?
— Это твои деньги.
— Не говори глупости, Дью. А то я заплачу крокодиловыми слезами, и Нил выйдет из берегов. А это знаешь, чем грозит? У-у! Асуанскую ГЭС придется поставить на капремонт. И мои соотечественники вновь примчатся туда — зарабатывать СПИД и доллары. Или язву желудка…
Говоря это, Андрей как бы вновь приглашал собеседника вернуться к их обычному, снимающему напряжение трепу, но Хантер не поддержал его:
— Это очень опасно — то, чем тебе придется заниматься?
— Пока нет, а дальше — черт его знает.
— Но ведь они не подозревают, с кем связались, а? — с надеждой спросил неугомонный Дью.
— Какая разница? — пожал плечами Андрей. — Пусть хитрят, пусть надеются. — И вдруг снова ухмыльнулся, как нашкодивший школьник. — Знаешь, Дью, как у нас говорят в России: «На всякую хитрую гайку есть болт с резьбой».
— Но ведь если что, я их из-под земли достану, как думаешь? — продолжал Хантер гнуть свою линию.
— Да не о том, не о том ты, — с досадой сказал Андрей. — Здесь совсем другое. В крайнем случае мне на какое-то время просто придется смыться. Опять побегаю… Для меня, как ты понимаешь, это не трагедия, — так сказать, быт.
— Понимаю, — все еще с сомнением буркнул Хантер и вдруг, не выдержав, ткнул его кулаком в плечо. — Так ты говоришь — «банкир», а это, дескать, «другое дело»? А?
Вспомнив анекдот, рассказанный Андреем, он все еще невесело рассмеялся.
— Ладно, — сказал он и, скомкав пачку газет, отбросил их в угол комнаты. — В таком случае я пойду и тоже сварю нам кофе.
Глава четвертая
Лоуренс Монд
Завершая рейс по маршруту Лондон — Нью-Йорк — Бостон, Лоуренс Монд, несмотря на длительность перелета, чувствовал себя бодрым, и не только потому, что давно научился спать в самолетах, которые, в принципе, он терпеть не мог из-за сковывающего однообразия позы в кресле и весьма ощутимой в его возрасте разницы поясного времени, — его бодрила явно авантюрная подоплека дела, по которому он летел, и сама новизна ситуации, неожидан ной и как будто возвращающей Монда в далекие уже годы начала его карьеры.
Накануне сэру Монду позвонил сэр Доулинг, старый друг семьи и коллега по разгадке двух или трех десятков самых темных и глухих уголовных дел, — богатырь, весельчак, выпивоха, юбочник, над которым близким позволялось незло посмеиваться и почти откровенно шутить в быту без боязни наткнуться на жесткий клинч или стремительный мощный кулак отпора. Позвонил сэр Доулинг, по прозвищу Рыжий Черт.
Похоже, кличку эту ему дали те, кого доставал он со дна жизни и выводил на чистую воду. С юных лет он был очень силен, подвижен, порой пронырлив; крупную голову не то мясника, не то молотобойца со лбом Сократа действительно украшала шикарная огненная шевелюра. Вскоре кличка так прилипла к нему, что не только многочисленные лихие ловцы удачи, но и коллеги стали именовать его между собой не иначе как Рыжий Черт или даже — совсем уж в узком кругу и для вящей краткости — просто Рычард. И хотя со временем Сэмьюэл Доулинг превратился из рядового зубастого сыщика — «ноги в руки» — в начальника одного из крупнейших полицейских подразделений Англии, а место огненной шевелюры заняла у него обширная розовая лысина, Рыжий Черт по-прежнему оставался Рыжим Чертом, сохранившим оптимизм и ухватки юности и умножившим природный темперамент на суровый опыт своих шестидесяти трех лет.
Лоуренс Монд давно привык к тому, что если звонит Сэм Доулинг, то звонит он по делу. Разумеется, Рыжий Черт мог бы позвонить другу Монду и без всяких дел — так просто, хоть среди ночи, как в старые добрые времена, — но одно дело тот прежний Рычард и другое — сегодняшний, отшлифованный и обкатанный жизнью Доулинг, научившийся ценить свое и чужое время. Отвлекать пусть и теплыми, но никчемными разговорами знаменитого теоретика и профессора права сэра Лоуренса Монда он бы ни за что себе не позволил.
Сэм испытывал к Монду ту порой неосознанную почтительность, которую выходцы из низов нередко испытывают к людям высокой родовой культуры, понимая, что не всего можно достичь горбом. Взлетев на вершину полицейской иерархии, Сэм не изменил своего отношения к Монду, вероятно, еще и потому, что считал нынешнего теоретика и бывшего своего коллегу-розыскника одним из крупнейших отечественных криминалистов. Каждое его деловое обращение к Лоуренсу означало, таким образом, еще и безусловное признание особых заслуг и уникальных возможностей коллеги.