— Думаю, что да, сэр.
— Ну что ж, это то, что нужно… И последнее: вы полагаете, что убийство заказное?
— Я не сомневаюсь в этом.
— Я говорю не только от своего имени, Чарлз. Доведите дело до конца. Полагаю, нам придется держать его за семью печатями. И дай Бог, чтобы нам не пришлось извлекать его на свет. Но я должен знать, за кем присматривать. Я думаю, вам не надо объяснять почему. Ну а если свидетели станут мешать кому-то еще, кроме Уилльяма, у вас достаточно возможностей, чтобы взять ситуацию под контроль. Не так ли?
— Совершенно верно, сэр.
— Разрешите пожать вам руку, господин Маккью. Я испытал невыразимое удовольствие от общения с вами. Видите, я нашел способ вернуть вам комплимент. — И он продемонстрировал два ряда великолепных искусственных зубов.
«Старый Спрут, — думал Чарлз, направляясь к машине, — гореть тебе в геенне огненной тысячу лет».
Глава восьмая
Бойня
Восточный ветер постепенно набирал силу. Поднимаясь из распадка, насыщенный влагой Атлантики, он натыкался вдруг на горы, образовавшие огромную подкову. Скользя вдоль нее, он поворачивал направо, надеясь найти перевал и ринуться дальше, через Аппалачи, словно только там, над Тихим океаном, ждал его покой. Но на пути его были только горы. И он повторял их изгиб, обжигаемый их ночным холодом, плотнел, угрюмел и вдруг опять оказывался в устье распадка, откуда начинал бег в надежде найти несуществующий перевал.
Новые потоки воздуха, вливающиеся в распадок, заставляли его подниматься выше, и ветер летел по второму кругу, столь же бессмысленному, как первый. Горы присасывались к его океанскому теплу, вбирали тепло в себя, и он, густея, постепенно превращался в поток стремительно несущихся крошечных плоских кристалликов.
А в горы втягивались третий и четвертый потоки, и над плато закручивалась огромная воронка, поднимающаяся все выше и выше.
И вот она достигала вершины гор, и, казалось, тут-то ветер и кинется через них. Но там, над горами, гудели иные ветры, могучие, жесткие, пронизанные звездным холодом. Рядом с ними закручивающаяся воронка казалась ничтожной, крошечной, словно воронка песочных часов.
И тогда восточный ветер, поднявшийся уже на семь ярусов, словно обезумев, обрушивал всю свою ярость на плато, горы, пропасти и распадки, не в силах избавиться от них. Переохлажденная океанская влага, кипящая в верхних ярусах воронки невидимыми тучами, низвергалась вниз снежным зарядом. Ветер бушевал часа два, но к середине ночи начинал выдыхаться, слабел, воронка рассыпалась, и, когда последние снежинки достигали земли, над плато повисали неподвижные звезды.
Прислушиваясь к ветру, Фрей прикидывал, что до снежного заряда оставалось еще часа два — два с половиной. Пора было укладываться спать, поэтому телефонный звонок показался ему никчемной помехой. Не сразу, но он понял, что звонит человек, которого он видел всего лишь однажды — все на том же открытии лыжных трасс, некто Дик, из близкого окружения сэра Чиверса, то ли родственник, то ли друг дома — Фрей тогда и не понял. Дик сейчас был чем-то сильно взволнован, говорил, что надо спешить, что он уже в городке, и просил встретить его.
Кид включил освещение перед домом и во дворе, вскинул на плечо ружье, взял на поводок одну из лаек и пошел к дороге. Собака занялась лаем раньше, чем он услышал звук мотора.
— Тихо, тихо, свои, — успокаивал ее Фрей.
Дик выбрался на снег. Лайка, поводя мордой, искоса поглядывая на него, злобно ворчала.
— Кид, надо срочно поговорить, пройдем в дом. Да убери ты своего пса. — В голосе его чувствовалась напряженность.
Кид взял лайку на короткий поводок.
— Проходите, мистер. Я только привяжу собаку. Лотти! — крикнул он. — Встречай мистера Дика.
Фрей появился почти сразу. Дик только еще снял утепленную куртку. Лотти, принимая ее, спросила:
— Желаете поужинать, сэр?
— Нет, не сейчас, у меня срочное дело к Киду. Где мы можем поговорить?
— Пойдемте наверх, сэр, — предложил Фрей.
— Садись, Кид, — сказал Дик, когда они оказались в гостевой комнате. Самому ему не сиделось, он прохаживался перед сторожем, словно искал слова, которые никак не складывались в нужную фразу.
— Вот что, Кид, — начал наконец он. — Я должен знать правду. Что здесь случилось?
Фрей слишком хорошо помнил то, что втолковывал ему перед тем, как покинуть «Сноуболл», Чарлз Маккью: никому, ни под каким видом, пусть это будет даже сам Уилльям Чиверс, не говорить о том, что произошло убийство. Фрей усвоил это. А то, что он увидел по телевизору, многое объяснило ему.